Сашеньки (СИ)

В свободное время, во время бодрствования или отдыха, допускались тихие игры. У нас чаще всего было домино. Устраивались целые сражения, а "генералов" вывешивали на всеобщее обозрение, записывая их имена на специально приготовленном листке. Штатным вооружением в конвоях, являлся пистолет. Все же с автоматом, пусть даже АКМС, не очень удобно пользоваться в ограниченном пространстве. Хотя за всю службу, мне этого к счастью ни разу и не пришлось делать.

Здесь во второй роте, тоже заметили, что я не отсылаю писем домой, но быстро отстали, после моего объяснения. Я просто рассказал взводному о письме, что прислал мой отец замполиту, и ко мне больше претензий не было. Ходил ли взводный для проверки моих слов или нет, я не знаю.

Но я все же написал письмо. Точнее открытку, где поздравил отца с его профессиональным праздником. Думаю, он был этому рад. С мамой же я чаще общался через сестру, и так же передал ей поздравления.

Пятнадцатого ноября, я отметил, полгода своей службы в армии. Хотя отметил, не совсем-то слово. Скорее отметил сам для себя, что я нахожусь здесь уже полгода.

А семнадцатого ноября, в пятницу, меня вызвали в особый отдел полка.

6.

Особый отдел полка, располагался в здании штаба, на первом этаже, с отдельным входом. Само место, где он находился, было скрыто деревьями, и какими-то вьющимися растениями, похожими на дикий виноград. Пешеходная дорожка, пролегавшая мимо входа, именно в этом месте была, как бы скрыта с глаз, причем неважно зеленели растения укрывающие ее или на них отсутствовала листва. Не знаю, кто все это организовал, но думаю, сделано все это было специально, чтобы не привлекать к себе внимания, и скрыть посетителей. Неподалеку от входа, на вделанных в край дорожки металлических трубах был закреплен, хитрый ящик, похожий на почтовый, но окрашенный в грязно-зеленый цвет. Ящик был продуман так хотро, что опустить в него послание, было делом пары секунд. Достаточно было положить листок бумаги на его поверхность, и он тут же оказывался внутри. А вот достать оттуда, что-то было невозможно, без вскрытия встроенного замка. Всем своим видом ящик как бы предлагал, бросить в него послание, с гарантией того, что этого никто не заметит.

Подойдя к двери, я нажал кнопочку звонка и после того, как дверь отворилась, вошел внутрь. Здесь была небольшая прихожая, видимо сделанная для того, что бы сохранить тепло зимой. В конце ее находилась еще одна дверь, ведущая в кабинет. Постучавшись и получив разрешение, я вошел.

В довольно большой комнате, куда я попал, стояли пара письменных столов разнесенных по стенам. Возле каждого из них стоял внушающий уважение сейф. На столах находились письменные принадлежности в пластиковом стаканчике, пара телефонных аппаратов и все. Никаких бумаг, или документов на виду не лежало. Или они были убраны после моего прихода. Слева от двери за одним из столов сидел незнакомый мне подполковник. Последнее время, уже будучи сержантом, мне приходилось довольно часто бывать в штабе полка, плюс к тому многих офицеров я знал по занятиям в спортзале, но этого видел впервые.

Справа, сидел наш особист, майор Пронько. Если попытаться описать его внешность, то получится нечто белесое и невзрачное, такое что увидишь в толпе и тут же забудешь. Голос у него был соответствующим, какой-то вкрадчиво-осторожный, что ли. Он частенько ходил по ротам и вечно, что-то вынюхивал, а иногда садился в один из кабинетов и вызывал к себе солдатиков, по одному, на беседу. Не знаю в этом ли состояли его обязанности, но он постоянно искал среди нас какие то нарушения; кто, что сказал, куда посмотрел, что сделал или не сделал. Иногда вместо того, чтобы ходить по роте вызывал к себе. Видимо, кто-то из солдат моего взвода позволил себе лишнее, и он решил провести со мною соответствующую беседу. Других грехов я за собой не знал.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу майору, — произнес я войдя в кабинет.

Тот в ответ просто кивнул посмотрев на меня.

— Товарищ майор, сержант Тимохин, по вашему приказанию прибыл.

В этот раз с первых же звуков его речи, я его просто не узнал. Не пойми откуда, появились командные нотки, даже тембр голоса изменился. Сейчас он разговаривал со мною, будто я был не сержантом второй рот, а быдлом пойманным на чем-то горячем. Каждое его слово камнем падало на меня, словно я уже признался в измене Родины, приговор вынесен и осталось только подписать бумажку, по которой меня тут же расстреляют. Он не просто говорил на повышенных тонах, он почти кричал, как бы обвиняя меня во всех грехах. Несколько минут он распекал меня в чем то, что я никак не мог понять. Но именно это и являлось моим даже не нарушением, но преступлением. Но несмотря на все давление, что обрушилось на меня с его стороны, я был на удивление себе, совершенно спокойным. Воспринимая все помои которые выливались на меня из его рта, как нечто ко мне не относящееся. Мельком взглянув на подполковника, слушающего его речь, я заметил, легкую улыбку, даже не губами, а уголками глаз.