Сашенька

— Товарищ Степанян, — обратилась она на четвертый день к начальнику станции. — Доброе утро. Я лишь пришла узнать, нет ли для меня телеграммы?

Начальник станции трижды поцокал языком и поднял глаза к небу. Он устало потянулся к деревянному ящику для входящих бумаг и, прищелкивая языком, пролистал пачку официальных сообщений, напечатанных на плотной желтой бумаге.

При этом он двигал губами, как будто читал каждую телеграмму.

Степанян был невысоким лысеющим мужчиной, который гордился своей красивой формой железнодорожника.

Ростов-на-Дону был важным центром, Степанян занял место начальника в 1938 году, когда все железнодорожное руководство между Москвой и Баку было арестовано и расстреляно как вредители. Сейчас у него не было ни малейшего желания терять свое положение в южном регионе. Но он не был бесчувственным человеком и насколько мог помогал порядочным советским гражданам, особенно детям, особенно сиротам. Следовало соблюдать осторожность: слишком много «вражеских элементов» — шпионов, вредителей, «врагов народа», одичавших урок — разгуливало по платформам его вокзала. К счастью, на такие случаи существовала железнодорожная милиция и НКВД. В первый же день он проверил у этой поволжской немки документы, просмотрел бумаги этих двух хорошо одетых детей, которых она везла в детдом под Баку. Они приходили каждый день, выглядели при этом с каждым днем все более и более голодными, грязными и жалкими. И сама няня, казалось, угасала на глазах.

— Я бы с удовольствием вам помог. С детьми все в порядке? — Степанян улыбнулся детям. — Вы двое как? Что у тебя здесь?

— Подушечка, — несчастным голоском ответила малышка.

— Ты на ней спишь?

— Я здесь плохо сплю. Мы живем у кухни, но хотим назад домой. Подушечка — моя подружка.

— Мы хотим к мамочке, — захныкал малыш, у которого был беспокойный взгляд ребенка, живущего на вокзале.

Эти слова, казалось, расстроили немку. Степанян посмотрел на нее — она отрицательно покачала головой и сразу стала собирать свои сумки, чтобы вернуться на платформу, где одна азербайджанская семья держала им местечко под навесом, возле столовой. Она попыталась скрыть неловкость, но начальник станции знал, что такое нужда и неуверенность.

— Спасибо, товарищ, — нарочито вежливо ответила женщина.

— Я загляну завтра.

Степанян встал и открыл перед ними дверь.

— Жаль, что не смог помочь, — извинился он. — Приходите завтра.

— Она фантазерка? Может, и нет никакой телеграммы? — спросил помощник, когда они ушли.

— Кто его знает? — Степанян пожал плечами.

Выпроводив посетителей и вернувшись за свой письменный стол, он защелкал языком. У него были важные дела. 

* * *

Покинув кабинет, чумазая троица медленно побрела по платформе. Вокзал гудел от звука прибывающих и отбывающих поездов, повсюду раздавались свистки и шипение локомотивов.

Несмотря на годы коллективизации и репрессий, на вокзалах южного направления люди все еще проявляли поразительную человечность. Целые семьи сгрудились у своих пожитков, одни хорошо одетые, другие в лохмотьях, одни явно городские, другие — в крестьянских сапогах и рубахах. Билетов на поезда не хватало, они постоянно опаздывали; милиция проверяла и перепроверяла паспорта, печати в паспортах, высаживала тех, у кого не хватало необходимых бумаг или ловкости избегать встречи с защитниками правопорядка.

Им повезло, что погода стояла теплая, потому что железнодорожная платформа напоминала лагерь: здесь было много красноармейцев, рабочих, крестьян, детей — голодных, оборванных детей, детей откормленных, но потерявшихся, детей, сидевших на красивых кожаных чемоданах с понурыми, как у стариков, лицами, маленьких девочек с накрашенными губами и в коротких юбках, куривших сигареты и обслуживающих клиентов.

Столовая на вокзале предлагала еду для тех, у кого были деньги. В киоске, где сидел старый татарин, продавались газеты и сласти, а от ржавой колонки за платформой на Москву неизменно тянулись длинные хвосты очередей.

В общественных туалетах, в которые спускались вниз по ступенькам, под здание вокзала, смывали за собой мыльной, вонючей, уже пользованной водой, однако и туда были постоянные очереди. Сейчас Каролина уже по-настоящему беспокоилась. Она не знала, что случилось с Сашенькой, и предполагала самое худшее. Каролина была чрезвычайно практичной женщиной, но ее угнетала неизвестность, ведь она обязана была заботиться о двух детях на этом вокзале. Она всегда гордилась своей чистоплотностью, но сейчас все трое были грязными, детская одежда запятнана едой, жиром, штанишки в моче. У нее было достаточно денег, чтобы купить детям еду, но Снегурочка и Карло, те еще гурманы, привыкли к хорошей кухне, они ненавидели жидкий овощной суп, черный хлеб и клецки в жидком томатном соусе — то немногое, что могла предложить местная столовая. Они похудели. Днем они играли с другими детьми, но Каролина все время была настороже, потому что некоторые из этих оборвышей превратились в жестоких созданий, способных на все.

К тому же ей нельзя было спускать глаз с чемоданов.