В воскресенье после обеда Сашенька отвезла детей назад в Москву. И началось… Охрана на Грановского была, как всегда, приветлива, но появился новенький.
Что таил в себе его взгляд? Знал, что Ваня в Сталинабаде? Знал — почему? Ванины родители с другими старичками сидели на стульях внизу: почему Ванин отец не отложил газету? А что значит этот хитрый взгляд отца Андреева — неужели его сынок, член Политбюро, что-то ему сказал? «Поосторожнее с этими Палицыными. Какое-то время не позволяйте нашим детям играть с их детьми. Понятно?» Вахтер приветливо помахал рукой, но не поздоровался, не помог занести сумки. А всегда помогал. Ему что-то известно?
Молодой мужчина в габардиновом пальто и мягкой фетровой шляпе не сводил с них глаз, когда они приехали. Чекист? Сторожа сказали: за ней следят. Им что-то известно.
У дверей квартиры маршала Буденного уборщица мыла лестницу. Информатор.
Началась агония. Какая нелепость! Уверенность, сменившаяся отчаянием, крепла внутри — она находила все новые подтверждения своим догадкам, уверенность со скрипом точила ее изнутри, как старая ржавая пила.
Было воскресенье, она лежала в кровати. Под ложечкой засосало. Язык занемел. Ее вновь обуял страх, она испугалась, что потеряет детей, что умрет. Но она не боялась расстрела: люди, ставшие революционерами, не должны бояться смерти. Когда она ездила с агитбригадами в гражданскую, то ежеминутно была готова встретиться со смертью лицом к лицу, если ее схватят белые. Это и значило быть большевиком. Но когда у нее появились Снегурочка и Карло, она почувствовала, что смерть стала подкрадываться к ней как вор в ночи, как разбойник, чтобы украсть ее детей.
Она искала в груди опухоль, боялась воспаления легких и туберкулеза — что значит этот кашель?
«Пожалуйста, пожалуйста, — молила она судьбу, — дай мне время окружить их любовью и лаской. Подари мне несколько лет, чтобы я увидела их взрослыми, счастливыми, увидела внуков».
Когда начались репрессии, она наблюдала, как исчезают родители, а за ними их дети, они больше не играли во дворе дома на Набережной, а теперь на Грановского. Но те родители были отступниками, вели себя необдуманно, нечестно, подло. Они казались настоящими коммунистами, но в действительности «носили маски». На первом месте стояла партия, а они где-то допустили ошибку. Она всегда обещала себе, что с нею подобного не произойдет. Но каким-то образом с ней произошло именно это.
Стемнело. Сашенька попыталась заснуть, но ее одолевали кошмары: пытки, аресты, заплаканные детские лица. Она тряхнула головой, сердце учащенно забилось: у нее что, сердечный приступ? Ваня не звонил. Она урывками дремала, так и не заснув, потом выскакивала из дремоты, как камешек, едва коснувшийся поверхности пруда. Она видела свою мать мертвой, живой, молодой; видела, как отцу стреляют в спину на глазах у ее детей.
— Кто этот человек? — спрашивала Снегурочка.
— Разве вы не узнали дедушку?
— А что с ним случилось, он что, мертвый? — спрашивал Карло. — Он стал привидением?
Сашенька проснулась дрожа, вся в поту. Направилась в детскую, легла с Карло, едва веря в то, что этот обожаемый мальчик может существовать в подобном мире. Она прижалась лицом к его плечу. У него была мягкая, нежная кожа. Она погладила его по голенькой спинке и снова заснула.
Она проснулась оттого, что Карло гладил ее по щеке, нежно дыша ей прямо в лицо. Какая радость!
Мамочка, хочешь, я тебе что-то скажу? Кто-то стучит в дверь.
Она села на кровати. Снова нахлынуло: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Стук в дверь был таким громким, таким яростным.
Она поцеловала детей и направилась к двери.
— Открывайте!
— Кто там? — крикнула Снегурочка.
— Это Разум, — послышался голос водителя. — Телеграмму принес.
Сашенька минуту колебалась. Глубоко вдохнула и открыла дверь.
— Доброе утро, товарищ, — улыбнулся Разум. — Прекрасный день! Весточка от хозяина.
Сашенька ликовала, внезапно уверовав, что ничего плохого не произойдет. Она все выдумала. Почему бы замнаркома, такого как Ваня, не послать в Сталинабад? Это происходит сплошь и рядом; не всех, кого посылают в командировку на периферию, арестовывают. Сатинова же тоже отправили в Грузию на несколько недель, и никто не говорит, что у него неприятности.
Сашенька стала собираться на работу. Она холодно размышляла о врагах и предателях, как часто делала раньше, когда органы проверяли тех друзей, которые никогда не возвращались. Насколько опасны ее отношения с Беней Гольденом через журнал? Клавдия звонила Андрею Жданову в культаппарат и Фадееву в Союз писателей. Оба дали зеленый свет, значит, тылы прикрыты. Они встречались, чтобы обсудить гонорар.
Между ними нет ничего личного. Внезапно она испытала сама к себе отвращение. Она любила лишь своих детей, мужа и себя — больше никого.