Сармат. Кофе на крови

— К слову сказать, я и сам в Никарагуа был... радиоразведкой занимался. И точно знаю: они в тот раз благодаря тебе, надо думать, неделю трупы из сельвы на вертолетах вывозили. По ночам...

— Кто «они»?.. О чем ты говоришь, капитан?..

— О некоей акции, в результате которой было уничтожено целое подразделение американских коммандос. Командование «зеленых беретов» тогда посчитало, что такую «варфоломеевскую ночь» им мог устроить лишь полк суперпрофи. Или инопланетяне. А так как доказательств ни в пользу первого, ни в пользу второго не было, все списали на местных повстанцев-коммунистов... Но я-то тогда уже вычислил, что у «беретов» с визитом побывал ты...

— На высоте это бывает, Савелов, — насмешливо произнес Сарматов.

— Что бывает? — переспросил капитан.

— Галлюцинации и помутнение рассудка.

— Брось, Игорь!.. Секретность, присяга, подписка о неразглашении, гордость профессионала, офицерская честь... Стандартный набор качеств для таких, как ты, рыцарей без страха и упрека. Только теперь никому это не нужно. Ты понимаешь, что происходит с нами, со страной?

— Ты зря принимаешь меня за идиота, Савелов. Я прекрасно понимаю, что страна вместе со всеми нами летит в небытие. Но если у каждого из нас не останется никаких принципов, то она будет падать туда еще быстрее.

— О чем ты говоришь?! Как ты не понимаешь, что от нас ничего не зависит. Как бы мы ни рыпались, что бы мы ни делали, надвигается распад, хаос. И вся надежда на наиболее зрелую, организованную часть общества, на боевой опыт таких офицеров, как ты, на тех, кто прошел Афган. Мы — цемент, который должен скрепить, удержать дом от распада, не дать вспыхнуть в нем пожару...

— Это все демагогия! — решительно прерывает Сарматов. — Пока страна в оргазме от горбачевского «нового мышления». Если уж думать о перспективе, то смотри дальше. И после плохой жатвы надо сеять. При хорошем кормчем корабль продолжает путь и под рваными парусами. Но это не наша забота. Наша работа — война! — добавляет он и возвращается к прежней теме: — Все-таки ответь мне на один вопрос: почему ты устроил себе «прогулку» за боевым опытом именно с моей группой?

— Я прагматик. У тебя дела круче, а потерь меньше. А я, знаешь ли, еще пожить хочу.

— Ладно, замяли, — морщится Сарматов, — думаю, больше нам к этому разговору возвращаться не стоит.

Савелов в ответ лишь пожимает плечами.

На перевале Сарматов обшаривает через бинокль окрестные скалы и простирающуюся перед ними долину. Не обнаружив ничего подозрительного, он показывает рукой вперед. И снова бойцы шагают навстречу неизвестности. Снега заканчиваются, теплеет ветер, а вместе с тем заметно улучшается настроение у людей. Кто-то из бойцов даже запевает: «Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит! Так за царя, за Родину и веру мы грянем грозное: „Ура! Ура! Ура!“»

Американец вслушивается в слова песни и вдруг начинает улыбаться чему-то одному ему известному. Внезапно позади со скал срывается снежная лавина, и песня тонет в ее грохоте. Хвост лавины задевает группу, окутав идущих тучей снежной пыли, не причинив, однако, никакого вреда.

— Вовремя перевал траверснули! — восклицает Бурлак. — Теперь, если те, кто за нами охотится, и увидят наши следы на снегу, подумают, что нас лавиной накрыло.

— Не надейтесь, не подумают! — охлаждает его Сарматов. — И поиск не прекратят. Американцы пакистанской ИСА за полковника наверняка счет предъявили — те будут землю носом рыть, только бы нас найти!

Сарматов глядит на американца. Тот снова потерял сознание и выглядит так, будто одной ногой уже в могиле.

— Дорогой, очнись, пожалуста, — склоняется над полковником Алан.

В ответ из распухших, потрескавшихся губ вырывается глухой стон.

— В отпаде! — говорит Алан. — Как бы не загнулся!..

— Это как ему на роду определено! — рассудительно произносит капитан Морозов. — Как говорят: кому суждено быть повешенным — тот не утонет. У меня замполит был: три Афгана отпахал — и без царапины, а в Москве на бритоголовых ночью напоролся... Нож в спину — и нет мужика!..

— Да, теперь в Москве много всякой нечисти расплодилось: панки, фашисты, анархисты, эти, как их... рэкетиры! — говорит, сверкнув цыганскими глазами, Бурлак и, сжав пудовый кулак, добавляет: — Как из этой интернациональной заварушки выпутаемся — побеседуем с ними!..

Восточный Афганистан 12 мая 1988 г.

Раскачивается в такт шагам над горными отрогами перевернутый серп месяца, разрезая темные облака на ночном небе. Осторожно, от камня к камню, от дерева к дереву, от куста к кусту, скользят по ночному ущелью люди-тени, и лишь слабые стоны лежащего на самодельных носилках американца нарушают тишину да временами шакалий вой тугими волнами прокатывается по ущелью, будя некий инстинктивный животный страх, идущий откуда-то из глубин подсознания. Взглянув на светящиеся стрелки командирских часов, Сарматов чиркает по-куларьи.

— Привал, мужики! — говорит он появившимся перед ним бойцам. — Перекусить и быстро все дела справить!..