Сара Бернар

Добравшись до «Альбемарль-отеля», где для нее были сняты апартаменты, Сара увидела толпившихся у дверей американских журналистов, которых созвал Жарретт, а чтобы настроить их благожелательно к французской звезде, каждому он обещал индивидуальную встречу. Ужаснувшись размаху и скуке предстоящей задачи, Сара сначала ищет возможности уклониться, однако импресарио, безусловно, был одним из тех редких людей, кто умел навязывать ей свою волю. Закрывшись у себя в спальне, чтобы немного поспать, — Сара обладала удивительной способностью засыпать при любых обстоятельствах, если испытывала в этом потребность, — она затем уступила своему импресарио и согласилась ответить на зачастую нелепые вопросы десятков журналистов, чьим читателям любопытно было узнать, какого она вероисповедания и что ест на завтрак. Тем временем американская таможенная служба начала проверку ее сорока двух чемоданов. Служащим понадобилось три дня, чтобы произвести оценку костюмов и потребовать от нее, вспоминала Сара, кругленькую сумму в двадцать восемь тысяч франков таможенной пошлины.

Сара не осталась равнодушной к нью-йоркским красотам и дала несколько романтических описаний, например подвесного Бруклинского моста, который ей разрешили посетить, хотя строительство еще не было завершено, — для движения мост откроют 24 мая 1883 года.

«С ума сойти! — писала Сара. — Что за горделивое, грандиозное, изумительное сооружение! Да, гордость за человека переполняет тебя, когда думаешь о том, что человеческий разум создал эту подвешенную на высоте пятидесяти метров от земли невероятную конструкцию, которая способна выдержать разом с десяток набитых людьми поездов, дюжину трамваев, сотню экипажей, кебов, повозок и тысячи пешеходов; все это движется в сопровождении адской музыки металла, скрипящего, стонущего, грохочущего под неимоверной тяжестью живого и неживого груза.

У меня закружилась голова, и я начала задыхаться от ужасного мельтешения механизмов, трамваев и повозок, вздымавших на ходу настоящие вихри. Я попросила остановить экипаж и закрыла глаза. Меня охватило странное, неизъяснимое ощущение всемирного хаоса.

Когда, немного успокоившись, я открыла глаза, то увидела Нью-Йорк, простиравшийся передо мной вдоль реки и уже облачившийся в свой ночной наряд, сверкавший под его мантией из тысячи огней, как небосвод под звездным хитоном».

Репертуар первого американского турне состоял из восьми пьес, в шести из них она уже играла, это «Фруфру» — спектакль будет дан сорок один раз, «Адриенна Лекуврёр» — семнадцать раз, «Эрнани» — четырнадцать, «Сфинкс» — семь, «Федра» — шесть, «Иностранка» — три, и две новые пьесы: «Дама с камелиями» Дюма-сына, которую она покажет в Нью-Йорке, в других городах Америки пройдет шестьдесят пять раз, и «Княгиня Жорж» того же автора, представленная в конце турне в Бостоне. Само собой разумеется, частота, с какой игрались пьесы, зависела от успеха, на который рассчитывали и которого добились.

Первая встреча Сары с американскими зрителями состоялась 8 ноября в роли Адриенны Лекуврёр. Поначалу скорее любопытствующие, нежели покоренные, жители Нью-Йорка не замедлили испытать на себе чары актрисы, и ее ждал настоящий триумф. Правда, начало пьесы звучало несколько легкомысленно и фривольно, а заканчивалась она на глубоко трагической ноте великолепной сценой агонии, где Сара раскрывала все грани своего таланта. Декорации были тщательно продуманы: изобилие мебели и изысканных аксессуаров, имитирующих стиль Людовика XV, наверняка способствовало энтузиазму публики. Сара, естественно, играла на французском языке, и зрителям, чтобы понять интригу пьесы, пришлось следить за переводом, напечатанным в продававшихся у входа программках. В вечер премьеры «божественную Сару» вызывали двадцать семь раз, на сцену принесли гигантские корзины цветов, толпа почитателей ожидала ее в холодной темноте, чтобы пожелать ей доброй ночи, а самые восторженные в довольно поздний час явились играть «Марсельезу» под окнами ее отеля. Для полного успеха требовалось, чтобы ее звезда затмила своим сиянием все другие. И журналисты сразу взялись за сравнения. Рашель приезжала в Нью-Йорк двадцатью пятью годами раньше и с успехом играла «Адриенну», поэтому для американской критики она была эталоном. Газета «Нью-Йорк таймс» напомнила, что она сделала из пьесы трагедию: «Игра Рашели даже в самых легкомысленных сценах была отмечена торжественностью, чуть ли не тяжеловесностью; ее любовь была напряженной и лихорадочной, ее страсть была страстью тигрицы, а ревность — дьявольской», «финальная сцена агонии не достигала трогательной патетики». По сравнению с ней исполнение Сары, «в высшей степени подлинное», «сразу же дает ощущение женственности Адриенны», «она хочет быть милой, ласковой, трогательной», и несмотря на некоторые излишние или чересчур театральные эффекты в первых сценах, смерть ее «великолепна и правдива»; «она, без всякого сомнения, актриса необычайного таланта». Словом, это был полный и безоговорочный успех.