Сапфо

И потому-то она сочиняла для своих любимиц свадебные песни в основном в очень мажорном духе. Из них позже александрийские филологи составили последнюю, девятую книгу сборника произведений Сапфо, и кое-какие стихи, входившие в эту книгу, выше уже цитировались. Но не обойтись без знакомства и с некоторыми другими. Вот, например, чрезвычайно показательный отрывок:

…А в ту пору девочкою была ты.
Заведем же песню теперь, подруги,
Общей чередой, чтобы в ней звучали
              Радость и милость.
Путь наш — в брачный дом: не тебе ли ведать
Это лучше всех? Отпусти, простившись,
Девушек-подруг, и да будут боги
              К нам благосклонны.
Ибо нет путей к олимпийским высям
Для земных людей…

(Сапфо. фр. 27 Lobel-Page)

Вот опять (и уже далеко не в первый раз) мы сталкиваемся со стихотворением, вдруг обрывающимся на полуфразе и едва ли не на полуслове. Но и опять же можно приблизительно догадываться, о чем дальше говорила поэтесса: людям не дана вечная жизнь, как богам, однако у них есть свой способ приблизиться к бессмертию — через продолжение рода, а оно возможно только посредством вступления в законный брак.

Только что приведенный фрагмент интересен прежде всего тем, что в нем предельно рельефно обрисован переход, смена статуса. Собственно, и сам этот отрывок имеет какой-то переходный характер между песнями, обращенными к подругам-ученицам, и эпиталамиями.

Обряды перехода^[157], называемые иначе инициациями, занимали исключительно важное место в жизни архаичных, традиционных социумов. Собственно, даже и в наших современных обществах сохранились пережитки этих древних ритуалов. Или по крайней мере сохранялись до совсем недавнего времени. Те из нас, кто еще застал советскую эпоху, прекрасно помнят: вся жизнь школьника (то есть ребенка, постепенно превращающегося в подростка и затем в юношу/девушку) членилась на несколько этапов. Вначале принимали в октябрята, потом — в пионеры, потом — в комсомольцы… И каждый такой переход был обязательно сопряжен со строго обязательными действиями (скажем, для пионера — с торжественным завязыванием галстука на школьной линейке), то есть, по сути дела, с теми же обрядами, ритуалами.

Правда, у древних греков ввиду подчеркнуто маскулинного характера их полисного общества переходная, инициационная обрядность в основном касалась лиц мужского пола. Так, в 18 лет юноша становился совершеннолетним; в Афинах в этом возрасте он зачислялся в группу так называемых эфебов. Эфебы^[158] на протяжении двух лет (то есть до двадцати) проходили военную подготовку под руководством специально назначенных наставников и попутно охраняли границы государства.

Еще одним очень важным рубежом считался семилетний. Не случайно поэт-мудрец Солон, современник Сапфо, написал однажды стихотворение (оно полностью было приведено выше), в котором разделил всю жизнь человека (точнее, как мы уже тогда подчеркивали, жизнь мужчины) на семилетние отрезки, «седмицы».

Вне всякого сомнения, семилетний возраст обладал особой значимостью для мальчика, в числе прочего, еще и потому, что он означал — пора идти в школу! В этот момент родители приставляли к ребенку специального раба — педагога, который отводил его на уроки, там присматривал за ним, а потом приводил обратно домой. Кстати, вот ведь как меняются значения слов! Для нас ныне слова «педагог» и «учитель» — синонимы. Отнюдь не так было у эллинов. В их понимании учитель — это действительно учитель, то есть тот, кто учит, дает знания. А педагог (в дословном переводе — «тот, кто ведет мальчика») — это всего лишь слуга. «Дядька», как говорили у нас во времена крепостного права. Все ведь читали «Капитанскую дочку»? Так, стало быть, все и помнят, что у Петеньки Гринева — главного героя этой повести Пушкина — были и учитель-гувернер (естественно, француз), и верный дядька Савельич, оставшийся при своем подопечном даже и тогда, когда тот уже вполне вышел из «нежного» возраста.

Государственной системы образования в древнегреческих полисах не было. Школы были частными, обучение в них — платным. Но из-за сильной конкуренции, имевшей место ввиду большого количества школ, плата была довольно низкой, и практически каждый гражданин мог позволить себе дать детям образование.