Сапфир

— А как же воля умирающего?

— Дурачок ты… Станцую!

— Вот видишь… Я люблю грацию, люблю изящность. Люблю женщин…

Лана рассмеялась.

— А я мужчин.

Два взгляда — два перекрещенных меча. Два лазера.

— Красивых…

— Настойчивых.

Нет, ее не смутило, что он заговорил о женщинах, — в этот момент Мо смотрел на нее так, будто других женщин в мире не существовало. К тому же их слова все равно — шутка. Но нервишки щекотало, тело грелось, сознание плавилось.

— Чувственных…

— Страстных.

Его бицепсы напряглись и расслабились. Она сглотнула.

— Готовых к приключению…

— Склонных к риску…

— Изысканных…

— Веселых…

— С чертиками на дне глаз…

— Но не теряющих контроля над собой.

Он про женщин, она про мужчин. Но оба будто друг про друга… Вопрос-ответ. Приглашение на танец… Протянутая ладонь — коснешься, нет? Нет, ей просто кажется, все кажется… Рома было слишком много…

— Прислушивающихся к интуиции.

— Непредсказуемых…

— Страстных…

— Уже было, — улыбка, — выбери другое.

— Капризных?

— Умопомрачительных.

— Порочных?

— М-м-м… это как?

— Это? — взгляд темных глаз вдруг сделался тягучим, как теплый гудрон. — Секс на пляже, в море, в шезлонге…

Лана подавались ромом и одновременно сжала бедра.

— Э-э-э… — почувствовала, как кровь прилила к щекам, — о чем мы говорили до того? О яхтах?

— О ракушках?

— О гитарах?

И они оба расхохотались.

* * *

Ресторан остался позади и в пространстве, и во времени. Лане, находящейся в сладкой пьяной дымке, казалось, что просто сменилось место действия, как в киноленте: был ресторан, стал пляж. Они брели по нему босые. Волны, ласковые и теплые, как бархатистый ликер, омывали ступни, игриво тащили из-под стоп песок. Возвращались, облизывали, отступали. Мо говорил:

— Знаешь, чего хочет каждый, кто стоит на пороге смерти? Чего хочет по-настоящему?

— Чего?

— Любви. Любить и быть любимым. Потому что только любовь побеждает смерть. Знаешь, влюбленному не страшно шагать на эшафот…

— Страшно.

— Нет. Ему противно и горько, но ему не страшно. Потому что он опьянен чувством и им же обезболен.

— Ты точно романтик.

— Я нормален.

— Нормален. Так значит, ты хотел бы…

— Хотел бы. Но мне не грозит.

— Почему?

Она проваливалась в него, в Марио. Как в звездное небо. В его голос, в его мир, в его душу. Быть может, она уже?… Обезболена, как он сказал, и вовсе не алкоголем? Почему она падает, но не чувствует страха — одно лишь притяжение? Ладони покалывало от напряжения — хотелось протянуть руку и коснуться пальцев Марио. Он поймет… Она решится. Спустя пару тактов, пару секунд, пару шагов…

Сырой пляж проминался — сначала под пяткой, потом под носком; волны затирали их следы, словно ненужный и неидеальный на полотне мироздания рисунок.

Прежде чем ответить, Марио долго молчал.

— В последний раз я встречался с женщиной три месяца назад. Точнее, пытался встретиться… Но из-за Тома не приехал в ресторан.

— А после?

— Что «после»?

— Она не звонила? Не спрашивала, почему ты не пришел?

— Наверное, звонила. Я не ответил. Я тогда перестал отвечать. Совсем…

— А если сейчас?

Она и сама не знала, о чем именно хотела спросить: «Если влюбишься сейчас»? «Если позвонишь ей сейчас»?

Мо расценил вопрос по-своему:

— Сейчас и вовсе я бы никому не дал шанса.

Шанса. Она возьмет его руку, даже если он не даст. Не будет спрашивать.

— Ты ведь… красивый.

— Не в этом дело. Полюби меня кто-то сейчас, что я мог бы ему — ей — обещать? Я — человек, живущий от «комнаты» до «комнаты».

— А зачем что-то обещать?

— Потому что в любви все всегда требуют обещаний. Знаешь, любовь сложная штука — ее почему-то всегда приходится доказывать. Быть рядом, когда просят, звонить, совершать жесты, говорить правильные фразы…

«Мне не нужно доказывать», — чуть не сорвалось с губ Ланы, и она с досадой прикусила язык.

— Доказывают, только когда не верят, — пояснила хрипло. — Как Кэти. И это не любовь — это страх. Это были ее собственные комплексы. Бывают такие дураки, знаешь, которые считают, что любовь — это обязательное выполнение последовательных действий. Их собственная схема: если сходили дважды в неделю в ресторан — значит, любовь. Если проснулся, погладил и улыбнулся — любовь. Если позвонил три раза за день — любовь. А если вдруг хоть одна последовательность нарушается, у них в голове нарушается все.

— Ты говоришь про сто процентов человечества, Лана.

«Нет, не про сто. Про девяносто девять и девять». И ей отчаянно хотелось входить в оставшуюся десятую процента. Быть тем самым меньшинством-исключением, которому доказательства в любви не требовались.

Покачивались в руке сандалии. В какой-то момент одна выскользнула из пальцев, шлепнулась прямо в набежавшую волну — она отряхнула ее от капель, пошлепав подошвой по собственной коленке.

— А мы уже почти пришли.