Сапфир

Зря он объяснил ей таблицу. Пусть бы она думала, что все они дают больше месяца, — не сидела бы теперь бледная, скукоженная и измотанная. Пила бы, как и раньше, сок, болтала бы о планах на будущее, цвела бы. Мо вдруг с отчетливой ясностью понял, что ему этого не хватает — живого человеческого общения. Минут тепла. Моментов «не одиночества». И да, та Лана, которую он знал еще двое суток назад, была для него предпочтительнее — Лана, не страдающая одержимостью «дай-мне-еще-час-и-я-увижу-сияние», но Лана — веселая девчонка. Забавная, смущающаяся, где-то робкая, где-то сильная. Живая Лана.

— Может быть, восемь дней, да, — проговорил Мо медленно и повернул голову в ее сторону. — Но я хочу их прожить.

— Вот и я хочу, чтобы ты прожил. И не восемь…

— Ты не поняла. Я. Хочу. Их. Прожить.

Она сидела застывшая, как изваяние, вокруг ног которого обвивалась ласкаемая ветерком цветастая юбка. Совсем не загорелая, не выспавшаяся, загнавшая себя до изнеможения.

— Что ты имеешь в виду?

— Хочу чувствовать. Не сидеть здесь, мотая срок, как в тюрьме, но гулять. Дышать полной грудью, наслаждаться, ощущать, радоваться. Мне не важно, сколько осталось времени, я хочу его почувствовать.

Его соседка нервно встрепенулась:

— Так иди. Позвони друзьям, позови их в бар, съезди на побережье. Действительно, ты ведь можешь не сидеть. У меня здесь все есть, я справлюсь сама. Камни, еда… Я могу спать внизу на софе, и мне не нужны одеяла…

— Ты перегоришь.

Она вдруг умолкла, нехотя согласилась с ним. Он раздраженно тряхнул головой:

— К тому же… у меня нет друзей.

— Как нет?

— Так. Я всех от себя отогнал, когда… — «когда получил „розетку“». Фраза повисла над тихой лужайкой, которая так и не превратилась в мини-поле для гольфа. — Я хочу попросить тебя об одолжении.

— Каком?

— Помоги мне… «прожить».

Она взглянула на него с вытянувшимся от удивления лицом, и Марио ощутил радость — он сумел ее расшевелить, вновь сделал чуточку «живой».

— «Прожить»?

— Да. Не просуществовать эти гребаные дни — сколько бы их там ни осталось, — а именно прожить. Ходи со мной куда-нибудь, гуляй, отвлекай разговорами. Если не сложно.

— А камни?

— Пусть они будут в перерывах. Получится увидеть сияние — хорошо. Нет — так я хоть буду знать, что я жил, понимаешь?

Она молчала так долго, что Марио начал сомневаться, что получит положительный ответ. Он уже приготовился глубоко вздохнуть и укрыться привычным одеялом тоски, когда Лана задумчиво склонила голову, нахмурила брови и спросила:

— А как вообще люди живут, Мо? Что они делают?

— То, что любят.

— А что любишь ты?

Он осекся.

— Не знаю. Знал раньше. Теперь… забыл.

— Забыл?

Ее глаза менялись, делались осмысленными, приобретали уже знакомое ему серьезное и вместе с тем хитрое выражение; скрипели в белокурой голове шестеренки.

— Отдохнуть, говоришь? — и через паузу. — Знаешь, что? Нам нужно устроить вечер откровений.

— Какой вечер?

— Вечер, когда ты расскажешь мне все, что ты любишь.

— Едва ли у меня получится. Мысли не о том.

— Значит, переключим, чтобы были «о том». Как насчет ресторана? Ты «за»?

— За.

Он выдохнул с облегчением. И обалдел, когда она попросила прихватить для нее блокнот и ручку.

Но поднялся наверх и все отыскал.

* * *

Она привыкла к «паузе». К состоянию невесомости, к монотонному гулу, состоящему из растянувшегося в бесконечность звука, к тяжести в теле и пустоте в голове. Привыкла, что мир — до того подвижный, живой, — стоит ей начать проваливаться, замирает, замерзает. Не покрывается инеем, но замедляется — тик-так, тик-так, пауза. Стоп. И Лана висит.

Она снова висела у себя в спальне, лежа на кровати.

Мо сказал — сначала домой, два часа отдыха. Привести себя в порядок, просто полежать, расслабиться. И она лежала. За два дня каким-то образом научилась не думать, тормозить мысленный процесс и просто наблюдать. Под пальцами мягкий шелк покрывала, сверху идеально белый — сейчас, в свете сгущающихся сумерек, серовато-синий — потолок. По центру люстра. Тени нет — ее скрал вечер; в ушах недовольно шипел заставленный петь на одной ноте прибой. Лана его не слушала.

Тик-так, тик-так. Часы не идут — только у нее в голове. Чем дольше висишь, тем глубже скатываешься в тягучие непонятные пространственно-временные слои, расползаешься, теряешься, сливаешься с миром, делаешься всем и будто бы никем. Она привыкала быть никем — частью реальности, созерцателем, наблюдателем, немым стражем.

В какой-то момент Лана поняла, что может заснуть в этом состоянии, не вынырнув, и напугалась. Вздрогнула, резко вдохнула, когда по ушам ударили звуки, в очередной раз поразилась тому, какой мир разнообразный и гулкий, какой он «ползучий» в разных направлениях, резко поднялась.

Ей нужно собраться. Подготовиться к походу в ресторан. Отвлечься. Черт возьми, Мо был прав — ей нужно временно отвлечься от паузы, забыть про нее.

Она неуверенно тряхнула головой, прогоняя остатки сонливости, и побрела в ванную принимать душ.

* * *

Ресторан выбрали на побережье, под отрытым небом.