«Сапер ошибается один раз»

— Как вы оцените потери наших танков от немецких мин?

— Такие потери были невелики, в основном гусеницы летели. Теряли танки, если немцы применяли фугасы. Помню, брали станцию Белгородка, шли в атаку, стреляли. Белгородка разделена рекой, и надо было через мост пройти. Мост довольно солидный, хоть и небольшой длины. Выстроились в колонну, танки пошли к мосту, и передний танк взорвался на фугасе. Никто, видимо, не дал команду разведать мост, а подход к мосту был заминирован. Башню у танка отбросило, остальное все разметало, не говоря уже о десантниках и экипаже.

— Были случаи, когда наша авиация вас бомбила?

— Однажды на станции Рожев, под Киевом, мы рты разинули и сидим в окопах. Видимо, Рожев был занят частично нашими и частично немцами, они еще не отошли. Летит Ил-2, как по нам закатил реактивными снарядами! Хорошо, что у нас окопы были в полный профиль, так мы укрылись. Один случай я помню такой. А слыхал, что такие случаи были, особенно на таких участках, где было близкое соприкосновение нас и немцев.

— Ваш взвод использовался в подвижных отрядах заграждения?

— Не помню такого. Я младший сержант, могу говорить только в масштабе отделения. Что было в роте, батальоне, бригаде, я не могу квалифицированно рассказать.

— Какие саперные приспособления и оружие вы считали самыми эффективными против немецких танков?

— Наши противотанковые мины неплохие ставили. Учились у немцев, фугасы добавляли. Они к мине поставленной взрывчатого вещества добавляли 10–15 килограммов — конечно, танк разнесет. Я лично не делал, но слышал, что наши тоже делали.

— В чем состояло инженерное сопровождение танков саперами?

— Выражалось как раз в инженерной разведке: разведать местность на предмет проходимости ее для танков, на наличие водных преград, мостов через них, минных полей. Мы должны были обеспечить продвижение танков в этом отношении.

— Расскажите, как вы определяли проходимость моста для танков?

— Этим занимался инженер, мы занимались внешним осмотром.

— Расскажите о боях на Сандомирском плацдарме?

— Я немного там был, месяца два. Жесточайшие бои, большие потери с обеих сторон. Дело в том, что с Сандомирского плацдарма открывался прямой путь на Краков и в Германию, поэтому немцы бросили туда даже «королевские тигры», где они впервые участвовали в боях[14]. Чем ближе было к Германии, тем сильнее возрастало их сопротивление. Наши силы тоже возросли к этому времени, и в количественном, и в качественном отношении, у нас появились ИС-2, ИСУ-152. «Королевские тигры» им не помогли.

— Когда танковый десант соскакивал с танка? Как только противник открывал огонь?

— Мы в колонне шли на передних трех танках: разведчики, саперы, связисты. Если танки идут в населенный пункт, они разворачиваются в одну или две линии, чтобы меньше потерь было. Пехота до тех пор сидит на танке, пока это возможно, пока танк не подбит. Если танк подбит, то автоматчиков с него как ветром сдует. Один характерный случай был. Немецкий истребитель, «мессершмитт», зашел не с головы колонны, а с хвоста, черт его знает, откуда он взялся, и прямо на наш танк. Сидели на броне человек десять саперов и связистов, и он из пулемета обстрелял нас. Одного бойца убило разрывной пулей, другого ранило. Нам куда деваться, мы прижались к башне и не дышим. Танки не останавливаются, идут, а он разворачивается и обстреливает снова.

Дошли мы до лесочка, танкисты в него зашли, укрылись от дальнейших атак. Стали мы с трансмиссии спрыгивать, а один боец, который среди нас сидел, не двигается. Мы были в полушубках, и в груди у него незаметно для окружающих разорвалась крупнокалиберная пуля.

— Приходилось воевать на танке в городах?

— В качестве автоматчиков почти всегда, кроме того времени, когда у нас трофейная немецкая машина была. Потом ее сожгли немецкие танки, и мы на танках ездили и в городах, и в селах.

— С какими чувствами вы ехали на фронт?

— Не скажу, что чувства были возвышенными, как в печати говорится, всякие чувства были. До Букринского плацдарма хорошие чувства были, потому что фронтовое братство приняло нас как родных детей.

Это нас поддерживало, вдохновляло, с нами пожилые люди слились воедино. Это чувство было с нами всегда, всю войну. А начались бои, мы испытали другое чувство — его трудно описать на бумаге.