— Дженкинс, наш стюард, обслуживавший офицерскую кают-компанию, писал письмо домой. По какой-то причине — возможно, он что-то забыл — он отправился в кают-компанию и увидел в коридоре рядом с ней вашего дядю и его людей, которые открывали какой-то ящик. В этом ящике — кстати, это стандартная вещь на всех морских судах — находились кольты сорок четвертого калибра. Поэтому они убили Дженкинса и бросили тело за борт. Мне очень жаль, Ирен, действительно жаль, потому что я понимаю, насколько неприятно это все для вас.
На этот раз она выжала из себя улыбку.
— Неприятно, да, но не настолько ужасно, как могло бы быть. И вы догадались, что мой дядя постарается захватить «Ангелину»?
— Догадался.
— И возьмет нас обеих в качестве заложниц?
— И такое мне приходило в голову.
— А вы не думали, что он может взять в заложницы всех трех женщин?
— Откровенно признаюсь, нет. Мог строить предположения, но не более того. Если бы мне пришла в голову подобная мысль, я бы застрелил вашего дядю вместе с его помощниками прямо на борту «Ариадны».
— Я ошибалась в отношении вас, капитан. На самом деле вы необычайно добрый человек, хотя очень много говорите об убийствах.
— Я таких слов не заслуживаю, — с улыбкой ответил Тальбот. — Вы, наверное, ошиблись.
— Ирен здорово разбирается в человеческих характерах, сэр, — вставил Ван Гельдер. — Вас, например, она приняла за жестокого, бесчеловечного монстра.
— Я не говорила ничего подобного! Когда вы разговаривали с моим дядей на «Ангелине», то сказали, что понятия не имеете о происходящем. Но ведь это была неправда? Вы все прекрасно знали.
— Должен признаться, что я один не смог бы ничего сделать, если бы не огромная помощь капитан-лейтенанта Ван Гельдера и лейтенанта Денхольма — они-то и догадались, что это за игра. Боюсь, со временем вы узнаете массу неприятного о вашем дяде. Может быть, это и преувеличение, но он преступник международного класса и безжалостный убийца. Контрабанда наркотиков и международный терроризм — его занятия. Одному богу известно, сколько сотен или тысяч людей погибло от его рук. Мы знаем, и знаем наверняка, что он виновен в их гибели, но потребуются месяцы, даже годы, чтобы получить необходимые доказательства. К тому времени он исчезнет из поля зрения. Впрочем, и в настоящее время он пытается улизнуть. Даже в последние два дня он не смог сойти со своей стези. Убил механика, кока и буфетчика с «Делоса» — они слишком много знали. Знали то, чего мы никогда, видимо, не узнаем.
— Откуда вам все известно? — воскликнула она. В лице — ни кровинки. Ни горя, ни ужаса. Просто шок. — Как вы могли до такого додуматься, ведь у вас нет доказательств!
— Мы пришли к этому выводу вместе с Ван Гельдером, после того как обшарили весь «Делос», до самого киля. Он взорвал свою яхту, чтобы попасть на «Ариадну». Вы, конечно, не догадались об этом, да вы и не должны были. Кроме того, он несет прямую вину за самоубийства двух американцев — одного очень важного адмирала и высокопоставленного генерала. Самоубийства произошли всего несколько часов назад. Ему еще неизвестно о них, но даже если бы он и знал, то глазом не моргнул. — Он посмотрел на Маккензи. — Главный старшина, вино просто гадость. Ничего лучшего у вас нет?
— Действительно ужасное, сэр, я пробовал его. При всем моем уважении к профессору Уотерспуну, боюсь, у греков весьма специфический вкус. Но, кажется, в шкафчике на рулевом мостике есть по бутылке джина и виски. Только не знаю, как они туда попали. Сержант Браун считает, что вы сами туда их поставили.
— Ладно, я разберусь с вами позднее, а пока выполняйте поручение. Я знаю, сержант, что Дженкинс был вашим лучшим другом, и сожалею о происшедшем до глубины души. Вы слышали, — продолжил Тальбот, поворачиваясь к Евгении, — как Андропулос упомянул Манхэттенский проект?
— Да, слышала, только не поняла, о чем идет речь.