Сансара. Оборот третий. Яйца Нимиры

Это окончательно убедило меня в том, что мужских рук в доме не водится. Мужик не стал бы ничего подвязывать, он попросту починил бы карниз. Не сразу, конечно, а лет через пять, — дождавшись, пока дражайшая половина прогрызёт мозги по самое не могу — но тем не менее. То есть, если Генрих Миллер тут когда-то и проживал, то давно закончился.

Робин не пустила меня даже в холл, мы так и топтались в прихожей.

— Слушаю вас?.. — Она прислонилась к стене и скрестила на груди руки.

Болтать по-дружески — на что я, признаться, сильно рассчитывал — явно не была расположена. И что её за муха укусила, интересно? Нормальная ведь была.

— Мои вопросы касаются вашего ученика, Сеприта.

— Я поняла. Спрашивайте.

— Вы давно его знаете?

— Полтора учебных года. С тех пор, как пришла на работу в эту школу.

— Вам не казалось, что Сеприт… э-э-э… чем-то отличается от других ребят? Не замечали в его поведении ничего странного?

— Сеприт — сложный мальчик. — За полтора года Робин определённо успела поднатореть в учительских формулировках.

О себе я тоже не раз слышал, что сложный мальчик. Этим словосочетанием принято было заменять то, что на самом деле хотел сказать обо мне моим родителям учитель, но не мог из-за требований профессиональной этики.

— В чём же заключалась сложность?

— У него не складывались отношения с одноклассниками.

— Почему?

— Вероятно, из-за замкнутости Сеприта.

Ну да, ну да. Ни фига не из-за того, что несчастного ботаника, пользуясь его безответностью — а до меня уже дошло, что это было частью маскировки, — пинали все кому не лень.

— А вам никогда не приходило в голову, что Сеприт — не тот, за кого себя выдаёт?

Мне показалось, или Робин вздрогнула? Хотя быстро взяла себя в руки:

— Нет. Не приходило. Вообще, стыдно признаться, но я никогда не обращала на этого мальчика особого внимания. По моему предмету он учился не хуже других, а отношения ребят между собой — это то, на что должен обращать внимание, в первую очередь, классный руководитель.

— А напомните, пожалуйста, какой предмет вы преподаёте? — заинтересовался я.

— Изящную словесность.

Н-да. А есть ещё неизящная, что ли? Дворово-подворотная? Пф, такую я и сам преподавать могу! Как говорится, в совершенстве владею двумя языками: русским и плохим русским… Ладно, пока замнём для ясности.

— Вчера, когда я сказал вам, что Сеприт выпрыгнул из окна, вы не удивились. — Я только сейчас сообразил, что Робин действительно не удивилась. Напугалась — да, но я был готов спорить на что угодно: поверила мне сразу. — Почему? Вы откуда-то знали, что этот парень может спрыгнуть с третьего этажа?

— Что за вздор! — возмутилась Робин. Так натурально, что я понял: притворяется. — Откуда я могла об этом знать?

— Вы ни о чём меня не спрашивали, ничего не уточняли. Вскочили и побежали вниз.

— Сеприт — мой ученик, — отрезала Робин. — Моя обязанность, как учителя, оказать ему первую помощь.

— Вы не знаете, куда он мог убежать?

— Представления не имею. Попробуйте связаться с его родными, уверена, что они знают больше, чем я.

— А кто… — Я прикусил язык. Допрос Робин предполагал, что я в курсе, кто такой Сеприт, и что там у него за родные. — То есть, я хотел спросить: вы когда-нибудь бывали у него дома? Общались с его родственниками?

— Разумеется, нет! — отрезала Робин. — У меня не было для этого никаких оснований! Послушайте, Константин Дмитриевич. Я — всего лишь учитель Сеприта. Рядовой педагог, даже не его классный руководитель. Честно говоря, не понимаю, почему именно моя скромная персона вызвала у вас такой интерес.

Блин, да я сам хотел бы знать, почему она интерес вызвала! Помимо того, что персона — симпатичная, разумеется. Вот, чуял задницей, что Робин что-то не договаривает, и хоть ты тресни.

Робин посмотрела на изящный наручный браслет:

— Двадцать минут прошло. У вас всё, я надеюсь?

— Нет. Остался последний вопрос.

— Слушаю вас.

— Что вы делаете сегодня вечером? Может, сходим куда-нибудь?

— Константин Дмитриевич! — Робин аж вспыхнула от гнева. — Что вы себе позволяете?!

— А что такого-то? — Я реально не понял, откуда столько возмущения, прям как будто прилюдно за задницу схватил.

— Я… я… — Робин, кажется, тоже поняла, что уровень негодования не соответствует поводу. — Не могу. Ложусь спать, я же вам сказала. Мне рано вставать. Кроме того, у меня нет ни малейшего желания идти с вами куда бы то ни было!

— А жаль, — вздохнул я. — Есть мнение — я очень приятный кавалер.

Робин фыркнула. И распахнула дверь:

— Всего доброго, Константин Дмитриевич.

— Приятных снов, госпожа Миллер. — Я шагнул за дверь. — Сеприту привет передавайте.

— Непреме… — Робин осеклась. — То есть, если он соблаговолит вернуться в школу, разумеется, передам.

— Да понятное дело, если соблаговолит. Если нет, то как же вы передадите? — Я подмигнул Робин.

И, оставив её стоять у двери в озадаченности, спустился с крыльца.

* * *

— Ну, что? — приветствовал я понурую Диану. — Два — ноль в пользу Кристиана?

Диана мрачно кивнула.

— Можешь хотя бы объяснить, чем ты его так напугала? Как увидит тебя — чешет, аж пятки сверкают.