В личности данного индивида имеется одно отклонение, никогда ранее не встречавшееся ни в моей практике, ни в практике моих коллег, каковое отклонение побуждает нас призвать к крайней осмотрительности всех, кто берет на себя ответственность за данного индивида. У этого человека полностью отсутствует естественное чувство вины, и налицо полнейшее отсутствие наличия совести. Нам не удалось выявить ни малейшего признака негативной реакции на грех, преступление, секс или насилие. Это ни в коей мере не означает, что индивид является неуравновешенным. Напротив, он вне всякого сомнения излишне уравновешен и обладает избыточным самоконтролем. Это патология.
Возможно, его сочтут идеально приспособленным для работы в армейской разведке, но я должен предупредить, что данный индивид является, на мой взгляд, личностью несколько неполноценной. И очень социально опасной».
— …Итак, вы отказываетесь от выполнения двух санкций, Хэмлок, и настаиваете на получении двадцати тысяч за проведение одной санкции?
— Совершенно верно.
Какое-то время красно-розовые глаза Дракона внимательно изучали Джонатана, а руки вертели карандаш. Потом Дракон четко и сухо просмеялся:
— Ха. Ха. Ха. Ладно, ваша взяла — до поры до времени.
Джонатан встал.
— Я полагаю, мне следует войти в контакт с монреальским Спецрозыском?
— Да. Отделение Спецрозыска «Кленовый лист» возглавляет мисс Фелисити Жопп — это фамилия такая, по-моему. У нее вы получите все инструкции.
Джонатан надел пиджак.
— Насчет второго убийцы, Хэмлок. Когда Спецрозыск установит его личность…
— В ближайшие полгода мне деньги не понадобятся.
— Но если вы нам понадобитесь?
Джонатан не ответил. Он открыл дверь в тамбур, и Дракон сморщился от слабого красного света.
Мигая от ослепительного сияния приемной, Джонатан спросил у миссис Цербер координаты отделения Спецрозыска «Кленовый лист».
Она ткнула ему в глаза небольшую белую карточку, предоставив ему ровно пять секунд на запоминание, после чего вложила карточку обратно в папку.
— Вы свяжетесь с мисс Фелисити Жопп.
— Значит, действительно, фамилия такая. Ну и дела…
Лонг-Айленд, 2 июня
С этого момента ЦИР оплачивал все расходы Джонатана. Поэтому он позволил себе проехаться на такси от самой фирмы Дракона до собственного дома на северном побережье Лонг-Айленда.
Ощущение благодатного покоя снизошло на него, стоило ему лишь притворить за собой тяжелую дубовую дверь в вестибюль, в котором он ничего не изменил, когда перестраивал церковь под жилой дом. По винтовой лестнице с готическими сводами он поднялся на хоры, которые ныне были разгорожены на огромную спальню, выходящую на основную часть дома, и ванную площадью в двадцать футов, в центре которой размещалась глубокая ванна-бассейн типа древнеримской. Пока из четырех кранов, окутывая помещение паром, с ревом изливалась горячая вода, Джонатан разделся, аккуратно вычистил и сложил одежду и собрал чемодан для поездки в Монреаль. Затем он осторожно погрузился в горячую воду.
Он блаженно отмокал, решительно отгоняя прочь все мысли о Монреале. Да, совести он не ведал, но не значило же это, что он не ведал страха. Все эти санкции давались Джонатану — как когда-то сложнейшие горные восхождения — на пределе нервов. Роскошная древнеримская ванна — поглотившая, кстати сказать, весь доход от одной санкции — была не только сибаритской реакцией на лишения, перенесенные в детстве. Она служила также и необходимым дополнением к необычному роду занятий Джонатана.
Облачившись в кимоно, он спустился с хоров и через тяжелые двойные двери ступил в основной корабль бывшей церкви. Она была выстроена в классической крестообразной форме, и неф Джонатан не стал ничем перегораживать, оставив открытым все его пространство. Один конец трансепта он преобразовал в оранжерею, где витражи заменили простым стеклом, а на месте купели среди тропической листвы бил фонтан. Другой конец трансепта был заставлен книжными полками и служил библиотекой.
Джонатан босиком прошлепал по каменному полу нефа, увенчанного высоким сводчатым потолком. Свет из верхнего ряда окон, освещающего хоры, чрезвычайно нравился Джонатану. При таком свете весь интерьер погружался в мягкий полумрак, а большие пространства оставались и вовсе неосвещенными. По вечерам можно было включить внешнее освещение, и тогда освещенные снаружи витражи образовывали на стенах цветовой коллаж. Этот эффект был особенно приятен, когда шел дождь и цветные блики плясали и зыбились на стенах.
Он открыл царские врата и поднялся на две ступеньки к бару. Там он смешал себе мартини и принялся с удовольствием его потягивать, локтями упершись в стойку позади себя и разглядывая свою обитель с гордостью и удовлетворением.