Сандро из Чегема

И в самом деле я об этом не говорил, не потому, что хотел скрыть, а просто забыл, это для моего рассказа не имело значения. Но откуда он узнал об этом? И тут я допетрил.

– Он что, звонил? – говорю.

– А ты думаешь, – смеется он, – кроме тебя, никто не может пользоваться телефоном.

– Но откуда он узнал, – говорю, – что я остановлюсь в этом ресторане?

– Он все знает, – продолжает этот автоинспектор, – ты думал, что его сделал, но он в конце концов тебе отомстил.

Теперь что я ему скажу? Власть! Я уже сел в машину, думая, лучше бы он мой проклятый язык проколол, чем талон. Он, уже вижу, возвращается к ресторану, чтобы там рассказать, как они меня сделали.

И тут я вспомнил, что я не допустил нарушения слова.

– Стой, – говорю, – что-то хочу сказать!

– Что? – поворачивается он.

– Я же, – говорю, – рассказал об этом уже здесь, за городом. Если ты такой честный, почему ты мне прокол сделал?

– Город растет, – отвечает он, – и ресторан теперь считается в черте города. Включительно!

– Но я же не знал! – кричу.

– Надо было знать, – отвечает он и входит в ресторан.

Вот какая жизненная история со мной случилась, когда я три года назад находился в командировке на Пицунде.

Мы посмеялись рассказу этого лихача, и он, с кротким терпением выждав, пока мы отсмеемся, спросил у меня:

– Вот про этот случай, который был лично со мной, ты можешь написать?

– Попробую, – говорю, – не знаю, что получится. В нашей компании был один старый рыбак. Среди таких рыбаков встречаются весьма затейливые законотолкователи. Когда рыба не клюет, они со всех сторон обдумывают вопросы государственного устройства и правопорядка. А так как рыба с годами на Черном море клюет все хуже и хуже, они в толковании этих вопросов достигают гигантских глубин.

– Никакая цензура не пропустит, – важно заметил он. Однако, помолчав, обнадежил: – Но если в конце прибавить, что всех нарушителей арестовали, могут пропустить.

– И меня? – спросил лихач.

– И тебя, – безжалостно кивнул законотолкователь.

– А меня за что?! – воскликнул рассказчик.

Все рассмеялись искренности его удивления, но тут вся эта история продвинулась еще на один виток.

– Когда это с тобой случилось? – спросил у шофера самый молчаливый участник нашей компании.

– Три года тому назад, – сказал шофер.

– Я там недавно проезжал, – заметил молчун, – твой гравий до сих пор лежит возле милицейского поста.

Предположения по поводу столь длительной консервации скромного памятника стратегической победы нашего лихача были прерваны появлением официантки с дымящимися чашечками кофе на подносе.

Пока шофер рассказывал свою историю, я следил за дядей Сандро. Он поглядывал на шофера, можно сказать, с гётеанской, олимпийской доброжелательностью, поощрительными кивками подчеркивая наиболее сладостные детали. Казалось, выражение лица его говорило: да, растут у нас хорошие рассказчики, возможно, и не без нашего влияния.

Реплики застольцев были выслушаны им тоже достаточно поощрительно. После этого он взял со стола чашечку кофе.

– Раз уж заговорили о дорожных делах, – начал он, отхлебывая кофе, – я тоже кое-что расскажу. Если кто то из вас уже слышал эту историю, ничего, еще раз послушает. Хороший рассказ, как песня, его много раз можно слушать.

Три года тому назад в один мартовский вечер мне надо было срочно поехать в село Анхара. Дело там у меня была с одним человеком. Такое дело, которое никак нельзя отложить до утра. Я спускаюсь к дому моего соседа Тенгиза и оттуда звоню моему племяннику Кемалу. У него машина.

Так, мол, и так, говорю, надо срочно ехать в село Анхара. Кемал, как обычно, минут десять мыкал в трубку, а потом говорит:

– Не обижайся, дядя, но я сегодня не могу ехать.

– Чего это ты не можешь ехать?

Опять засопел. Вообще, чтобы с нашим Кемалом дело иметь, надо с буйволиными нервами родиться. На выхода нет, машина нужна.

– Мы, летчики, – наконец переходит он к словам, – верим в предчувствие. Да и погода плохая… Завтра поедем…

Завтра! Завтра уже поздно будет для моего дела.

– Твое предчувствие, – говорю, – это твоя лень, с которой я борюсь уже шестьдесят лет. И какой ты летчик, если ты уже тридцать лет не летаешь, а сидишь в диспетчерской? И какой ты племянник, если в год раз не можешь повезти меня на своей машине?

Одним словом, заставил его приехать. Погода в самом деле плохая. Идет мокрый снег, но на земле не держится, тает. Сажусь, едем. Только выехали за город, он вдруг говорит:

– Предчувствие меня не обмануло.

Так говорит, как будто уже что-то случилось. Но дорога нормальная, и мы едем нормально. Я смотрю на него, а он, как обычно, молчит, вперед смотрит. И на голове его эта замусоленная беретка, которую я ненавижу. Сколько раз я ему объяснял, что беретка кавказскому мужчине вообще не идет. Беретка идет латышам. Эстонцам тоже идет. Нет, он за рулем всегда в беретке. И главное, никак не снашивается. Уже лет пятнадцать, как только сядет в машину, беретку надевает. Выходит – беретку в карман.

– Что означает твое предчувствие? – спрашиваю у него.

Минут пять молчит.

– Забыл, – говорит, – свою корреспондентскую книжку.