Сандро из Чегема

В самом деле привозят в больницу. Врачи крутятся, вертятся возле меня, а кто куплен, кто не куплен – ничего не знаю. Но, как настоящий десантник в тылу врага, уже выработал тактику: делать вид, что не реагирую, а сам все слышу, все вижу сквозь прищуренные глаза, изучаю обстановку.

Одним словом, рентген-менген, возят меня на коляске туда-сюда, вверх-вниз. Одни врачи удивляются, что я все еще жив, другие говорят: «К утру умрет», а третьи говорят: «Может, выживет…»

А я думаю: «Нормалевич, главное не терять сознание…»

И тут врачи начали обсуждать, почему я не умер. И я впервые услышал термин – сжатие.

– Видно, во время сжатия сердца прошла, – решили они.

Положили меня на операционный стол, и тут я делаю вид, что пришел в себя.

– Товарищ хирург, – говорю, – извините, но под общим наркозом я не позволю делать операцию.

– А-а-а, – говорит, – пришел в сознание. Я вообще не собираюсь делать наркоз, потому что пуля близко под кожей.

– Тогда, – говорю, – давайте.

Одним словом, пулю вытащили, сделали перевязку и отправляют в палату. Опять делаю вид, что потерял сознание, если купленные врачи надеются, что я умру, пусть надеются.

Привозят меня и кладут в отдельную палатку. Ага, думаю, почему это меня как министра кладут в отдельную палатку? Значит, думаю, что-то хотят сделать, когда я усну. Без свидетелей. Продолжаю притворяться.

Через пять минут входит молоденькая сестричка и хочет мне сунуть градусник под мышку. Приходится открыть глаза.

– Девушка, – говорю ей тихо, – мне уже туда сунули пистолет. Может, хватит?

– Ах, извините, – говорит девушка, – я ошиблась подмышкой.

– Ничего, – говорю, – девушка, только сначала поставьте этот градусник себе.

– Зачем? – говорит и смотрит на меня как будто чистыми глазами. Но я тоже не виноват, потому что не могу понять: куплена она или не куплена?

– Потому что, – говорю, – милая девушка, если этот градусник взорвется у меня под мышкой, мои родственники тоже люди, и ваша молодая жизнь попадет под сокращение.

– Что вы, что вы, – говорит девушка, – я этот градусник хорошо знаю, я его вынула из своего ящика.

– Могли подсунуть, – говорю.

– Хорошо, – говорит, – я его поставлю себе.

– Поставьте, – говорю, – но учтите, если подорветесь, я не отвечаю.

И она ставит себе градусник, и мы потихоньку продолжаем разговаривать.

– Бедненький, бедненький, – говорит девушка, – что они с вами сделали, что вы стали такой подозрительный.

– Еще бы, – говорю, – девушка… Если к тебе подъезжает белая «Волга» без номера и оттуда выскакивают три человека и стреляют в тебя как в перепелку, а ты бежишь от них в руки милиции, и когда ты в руках милиции, к тебе подходит убийца, сует под мышку пистолет и, сказав издевательские слова: «Да замолчишь ты когда-нибудь или нет!» – стреляет в тебя, а милиция его не хватает, потому что он работник милиции, поневоле станешь подозрительным.

Так мы поговорили минут пятнадцать. Я нарочно не спешу, потому что думаю, если у них все плохо работает, взрывное устройство тоже может опоздать. Но уже понимаю, что девушка не куплена. Наверное, они решили: подумаешь, медсестра, зачем ее покупать!

Девушка меряет мне температуру и очень удивляется: тридцать шесть и шесть. Но я так и знал. И я ей говорю!

– Я вижу, вы чистая, честная девушка. Объясните мне, почему меня как министра положили в отдельной палате? Я хочу скромно лежать в общей палате.

– Ой, – говорит девушка, – у нас все палаты переполнены, люди даже в коридорах лежат.

– Тем более, – говорю, – за что мне такая честь? Я простой бармен, а не какой-нибудь там инструктор горкома или инспектор горторга.

– В этой палате, – отвечает мне девушка, – лежал один человек, но он два часа тому назад умер, и сюда никого не успели перевести.

Ага, думаю, девушка, сама того не зная, выдает тайну фирмы.

– А что, – говорю, – девушка, в этой маленькой палатке все умирают?

– Нет, – отвечает девушка, – изредка.

Изредка! Но изредка мне тоже не нравится.

– Знаете что, девушка, – говорю, – попросите дежурного врача, чтобы меня перевели в общую палату.

– Хорошо, – говорит девушка, – я попрошу, но навряд ли он разрешит. Сейчас три часа ночи – больных нельзя беспокоить.

Но я ее очень прошу и при этом даю ей свой домашний адрес записать, чтобы утром забежала к жене и все рассказала. Тем более если что-нибудь со мной случится.

– Ничего, – говорит девушка, – с вами не случится. У вас даже удивительный организм, чтобы после таких ран выдерживать нормальную температуру. Когда вас привезли, многие врачи считали, что вы умрете.

– Некоторые купленные в белых халатах все еще этого ждут, – говорю, – но с вашей помощью, сестричка, они этого не дождутся.

Она выходит, а я думаю: если дежурного врача уже купили, он, конечно, не разрешит перевести меня в общую палату. Зачем им свидетели?