Сандро из Чегема. Том 2

Но вы после всех его хлопот не только не разочаровываетесь в нем, но даже испытываете тихий, мистический восторг перед совершенством дел его рук. Этот тихий восторг у некоторых перерастает в такой же тихий ужас. Ведь это нелегко узнать, после долгих, мягких, ненастойчивых усилий этого человека по проталкиванию вашего дела, что с самого начала дело было обречено и он об этом прекрасно знал с самого начала. Ведь это все равно, что вы наблюдаете, пусть из-за стекла, но своими глазами наблюдаете многочасовую операцию, которую проделывает хирург над вашим близким, и вдруг узнаете, что больной умер еще до операции и его оперировали только потому, что по плану было намечено его оперировать и были отпущены соответствующие средства для операции, которые необходимо было использовать, и — что вас особенно поражает, — наркоза не пожалели на вашего бедного покойника, наркоза! Именно этот наркоз, как последняя капля, словно его отчасти впрыснули и вам под кожу, повергает вас в тихий благоговейный трепет…

Но тут поток моих размышлений был прерван бормотанием дяди Сандро. Мы уже спускались по мраморной лестнице.

— Чтоб тебя столько раз имели чегемские ослы, — бормотал он, — сколько ты мне поможешь своими телефонами.

Слова его, как всегда, возвратили меня к здоровому чувству действительности. При всей странности предложенного им уравнения, при всей сложности равновесия между активностью чегемских ослов и качеством предлагаемой помощи в его словах не было ни малейшего оттенка мистики.

Спустившись с лестницы, я снова взглянул на администратора за стеклянным колпаком. Он сидел, опустив голову, чем-то похожий на зародыш человека во чреве или фантастический стебель с опущенным завитком верхушки. Казалось, сидя в своем парничке, он тщательно прислушивается к своему произрастанию.

Все же дядя Сандро, постучав по стекольцу, заставил его обратить внимание на наш уход и, кивком попрощавшись, одновременно поблагодарил за то, что он без всяких хлопот пропустил нас в здание. Кивок был несколько преувеличен в счет, как я думаю, будущих надобностей в этом здании.

— Так как же вы тут скакали на лошади? — спросил я, когда мы вышли из особняка и пошли по тихому переулочку, обсаженному лавровыми деревьями.

— Чтобы спокойно все рассказать, — лукаво проговорил дядя Сандро, притрагиваясь к усам, — мы должны где-нибудь посидеть за маленьким скромным столом.

— Идет, — сказал я и решил по дороге зайти в редакцию и придумать какой-нибудь повод, чтобы посидеть с дядей Сандро в каком-нибудь уютном закутке, которых, кстати, все меньше и меньше остается в наших краях.

Мы свернули на улицу, ведущую прямо к морю. В последнюю минуту, сворачивая с переулка, дядя Сандро протянул руку и сорвал несколько лавровых листьев. Он растер их в ладони и понюхал. Казалось, он прочищал и готовил к застолью органы обоняния.

— Вот это правительство, — отряхнув ладони, вдруг проговорил он своим привычным тоном человека, который перепробовал все на свете правительства и готов пробовать еще, — тоже не всегда правильно поступает.

— А что? — спросил я.

— Перестали брать у населения лавровый лист. У меня килограмм двести есть, никак не могу пристроить…

— А при чем правительство? — спросил я, догадываясь, о чем он говорил в кабинете этого великолепного мурлыки с лисьей сединой.

— С турками договорились. Теперь они у них покупают лавровый лист…

Между прочим, эту версию я много раз слышал, опровергнуть ее хотя бы в местной печати по принятым у нас нормам невозможно, потому что признать слухи существующими — это отчасти признать их существенность, а признать их существенность — это значит хотя бы отчасти признать их правдивость. Получается заколдованный круг. Бюрократия, защищая себя, прикрывает все, что можно прикрыть, в том числе и собственные глаза.

— Кто вам сказал? — спросил я на всякий случай.

— Люди говорят… Да, видно, так оно и есть. Раньше каждый год можно было сдавать государству и деньги за это получать. Теперь не берут. А зачем у турок покупать, когда свой лист некуда девать. Хочу написать Хрущиту… Как ты думаешь, письмо не перехватят?

— Кто, — не понял я, — турки?

— Да зачем турки? Наши!

— Да зачем им перехватывать?

— Чтобы недовольство не показать… Но если в Сочи опустить, говорят, доходит. Или через знакомых летчиков, те в Москве бросают в ящик…

— Право же, не знаю, — сказал я, слегка запутавшись в его нелегальных вариантах связи с Москвой.

Мы договорились, что он будет ждать меня возле редакции, пока я не выйду Уже в дверях, нащупав в кармане заветную бумажку, я вспомнил:

— Дядя Сандро, а где вы нашли его собаку?

Он солидно стоял у редакционного стенда и рассматривал фотовыставку. Услышав мои слова, он обернулся, мельком оглядел прохожих и тихо сказал:

— Где спрятал, там и нашел.

* * *

Одни историографы верны бытописательской правде, другие — исторической. Если вы спросите у меня, какие из них лучше, я отвечу словами товарища Сталина:

— И те и другие хуже.