— Он, — уверенно подтвердил Хабуг и кивнул на котел, — котел-то признал?
— Котел наш, — поспешно согласился Кунта.
— Может, что из одежды наверху застряло, — предположил Хабуг, но, подумав, сам отверг свою версию: — Пожалуй, нет… Птицы бы растащили…
— Да, столько времени, — вздохнул Кунта. Опять помолчали. Жена Хабуга со звоном высыпала зерна из подола в таз. Встала, отряхнула подол и, подхватив горсть кукурузных кочерыжек, сунула их в огонь. Помешала деревянной ложкой фасолевую похлебку, вынула ложку, дунула, лизнула и, положив ее сверху на горшок, села на место.
— Если на нем было какое железо… Там пуговицы, крючки… Можно в золе отыскать… — сказал Хабуг.
— Так там золы по колено, — пожал печами Кунта и посмотрел на Хабуга своими слабыми выцветшими глазами. Жена Хабуга перестала лущить кукурузу.
— Можно через сито просеять, — сказала она.
— Тоже верно, — согласился Хабуг, — но ты сначала поезжай в Кенгурск и отбери у них кости. Надо похоронить — стыдно перед людьми.
— Говоришь, в милиции? — справился Кунта.
— В милиции… В несгорающем сундуке, если верить моему бездельнику.
— Тебя послушать, так все бездельники, кроме тебя, — вставила жена и, сердито хрустнув початком, сразу вылущила целую горсть.
Хабуг оставил ее слова без внимания.
— Дадут? — с надеждой спросил Кунта.
— Думаю, дадут, — сказал Хабуг и добавил: — На всякий случай возьми пару индюшек и мешок орехов. Но прямо не вноси. Эти — прямо не любят. Через наших родственников передай.
— Хорошо, — сказал Кунта, вставая, — котел сейчас взять?
— Конечно, бери, — ответил Хабуг и тоже встал.
— Подожди, — сказала жена Хабуга и, отбросив кукурузную кочерыжку, со звоном высыпала зерно из подола в таз.
Она вложила ему в котел (чтобы не извиняться за ненаполненную емкость) несколько хороших ломтей свежих сот.
— Да стоит ли, — поломался Кунта.
— Стоит, — мрачно пошутил Хабуг, — может, это потомки тех пчел, которые твоего отца закусали…
— Чего не бывает, — сказал Кунта и, приподняв котел, заковылял через двор.
Хабуг, стоя в дверях, долго смотрел ему вслед.
— Говорят, ему теперь вся власть, — кивнул он в сторону уходящего Кунты, — так я и поверил…
— Кому это вся власть? — повернулась от огня жена Хабуга. Раздвинув головешки, она разгребла жар поближе к горшку с фасолевой похлебкой.
— Да про Кунту я, — сказал Хабуг, все еще стоя в дверях и глядя ему вслед.
— Он как был, бедняга, при своем горбе, так и остался, — вздохнула она и снова уселась лущить кукурузу. Хабуг все еще стоял в дверях.
— Чем торчать тут, — сказала жена, с хрустом соскребывая вылущенной кочерыжкой зерна с плотного початка, — поймал бы своего мула и поехал бы сына проведать…
— Нечего мне делать больше, как плясуна твоего проведывать, — сказал Хабуг и добавил: — Я на мельницу поеду, перекусить приготовь…
Я бы Кунту послала на мельницу, а ты бы к сыну поехал, — снова повторила жена, но уже без всякой уверенности. Она снова встала и сняла зацепленный ножками за чердачную балку кухонный столик.
— Кунта теперь сам кого хочешь пошлет на мельницу, — усмехнулся Хабуг, усаживаясь за столик, — хозяин…
А между прочим, если бы старый Хабуг послушался свою жену и вправду, поймав своего мула, оседлал бы его и поехал бы проведать сына, может, ему удалось бы сказать свое слово в самом начале большой дискуссии, которая развернулась на страницах «Красных субтропиков» по поводу таинственных костей неизвестного, найденных в дупле молельного ореха.
Первая корреспонденция, на которую я наткнулся, просматривая подшивки тех лет, называлась «Конец молельного дерева». В ней рассказывалось о том, что молодежь села Чегем весело, с песнями (так и было написано) предала сожжению знаменитый молельный орех села Чегем. Теперь пастухи, подымаясь с колхозными стадами на альпийские луга, говорилось в ней, не будут останавливаться возле этого дерева, чтобы под видом языческого обычая прирезать козла и попировать, а будут целенаправленно двигаться к своим летним стоянкам. В конце заметки указывалось, что молельное дерево обладает уникальным дуплом, которое тянется до вершины и имеет несколько выходов. Ширина дупла у подножия дерева дает возможность двум всадникам въехать в него и, не мешая друг другу, выехать. (Кстати, я заметил, что везде, где говорится об уникальных дуплах, указывается на то, что всадник, по крайней мере, один, может в него въехать, не спешиваясь. Можно подумать, что это самая пламенная мечта всякого всадника, начиная с Дон Кихота, — найти дупло, в которое можно въехать не спешиваясь, постоять там немного, может, сделать что-нибудь, не спешиваясь, и выехать обратно.)
В самом конце заметки глухо указывалось, что в дупле был найден скелет дореволюционного происхождения. (Я подозреваю, что эта фраза, скрыто полемизируя со статьей в «Кенгурийской нови», тайно рекомендовала следственным органам Кенгурийского района оставить дядю Сандро в покое.)