Писарь, оглядывая собрание и молча останавливая взгляд то на одном, то на другом, предлагал вписать их в свою тетрадь, но те, на ком он останавливал свой взгляд, чаще всего отворачивались пли, не успев отвернуться, прикладывали руку к груди и отказывались, смягчая отказ этим жестом благодарности за доверие.
Все же человек пятнадцать — двадцать записалось. Первым по предложению князя зачислили в отряд в качестве Почетного Добровольца старого Нахарбея. При этом все радостно зашумели, писарь медленно, словно продлевая удовольствие, вписывал его в тетрадь, а оратор в это время уверял сходку, что дух Нахарбея осенит правое дело меньшевиков.
Сам престарелый джигит, услышав свое имя в сопровождении слишком громкого шума, кусанул ус и уставился на оратора до того неподвижным и долгим взглядом, что тот не на шутку смутился. Но тут к Нахарбею наклонился князь и что-то зашептал ему на ухо. Тот кивнул усатой головой и успокоился.
— Задавайте вопросы, — сказал оратор, одобренный тем, что все-таки кое-кто записался. После добавил, с намеком на тех, кто за рекой: — Мы вопросов не боимся…
Он победно оглядел собравшихся и теперь уже сам, налив себе воду из графина, стал ее пить большими глотками.
— Как мельница, на воде работает, — сказал кто-то из задних рядов.
— Работает-то как мельница, да муки не видать, — добавил другой.
— Сынок, — кто-то обратился к оратору из толпы, — говорят, если Мухус возьмете, большевистских купцов разрешат потеребить. Интересуемся, это правда?
Оратор все еще пил воду, когда прозвучал вопрос, но, услышав его, он быстро отставил стакан и замахал рукой:
— Ничего такого и не говорил и даже не имею права говорить! — как-то чересчур сварливо открестился он, из чего многие поняли, что так оно и будет, только прямо говорить об этом не хотят.
— Послушай, — вдруг закричал тот, что стоял слева от дяди Сандро, — а что будет с нами, если мы с вами пойдем, а большевики вас побьют?
Сразу же установилась неловкая тишина. Стало слышно, как у коновязи щелкает железо во рту у лошадей и шуршат их хвосты, отмахивающиеся от мух. С одной стороны, всем не терпелось узнать, что скажет оратор, а с другой стороны, вопрос прозвучал слишком дерзко для этих гостелюбивых краев. А ведь меньшевики были некоторым образом гостями, хотя и незваными.
— Интересный вопрос, — сказал оратор и посмотрел на сидящих рядом с ним за столом. Оба офицера презрительно закачали головами, показывая, что исход предстоящего сражения у них не вызывает тревоги.
— Интересный вопрос, — повторил оратор и прибавил, — но нас коммунисты никогда не побьют, тем более…
Оратор умолк и многозначительно кивнул в сторону сарая, откуда доносился приглушенный перестук топоров.
— Кто его знает, — миролюбиво заметил сосед дяди Сандро, задававший вопрос. Он был рад, что кое-как выкарабкался из своего вопроса.
— А почему вы не говорите, что у вас там делается в сарае? — вдруг раздался чей-то раздраженный голос из задних рядов. Люди, видно, продолжали подходить. Дядя Сандро говорящего не видел, но по голосу почувствовал, что тот стоит на солнце и, может, даже без шапки.
— …Может взорваться, — продолжал раздраженный голос, — а у нас там скот пасется, женщины ходят…
— Взорваться не может, не допустим… Но военную тайну разглашать не имею права, — ответил оратор и прибавил: — Завтра сами увидите.
— А как быть с теми абхазцами, — вдруг кто-то выкрикнул из толпы, — которые, пользуясь суматохой, вовсю разводят свиней?!
— Каких свиней?! — растерялся оратор.
— Да, да, как быть?! — с нескольких сторон оживились завистники Михи. Оратор растерялся, но зато сам Миха ничуть не растерялся.
— Я сам не ем, черт вас подери! — громко выкрикнул он. — Я только нечестивцам продаю!
— И я, как гость, подтверждаю! — зычно добавил дядя Сандро.
Все оглянулись на него, многие удивленно, потому что видели его в первый раз.
— Сандро из Чегема, — теплым, ласкающим слух ветерком прошелестело по толпе.
— Ты гость, ты можешь не все знать, — вяло огрызнулся тот, кто выкрикнул насчет свиней.
— Вы у человека про дело спрашивайте, — вставился князь, — а со своими свиньями мы тут сами разберемся.
Князь тоже был противником свиноводства. Он считал, что вместе со свиньями в чистую жизнь абхазцев проникает гибельное неуважение к старшинству, хамская односложность отношений, свойственная другим, простоватым по сравнению с абхазцами, народам. Но сейчас заниматься этим было неуместно.
— А сколько продлится поход? — раздался голос из толпы.
— Думаю, с месяц, — сказал оратор довольно уверенно.
— Ого! — громко удивился тот же голос, — как же я пойду, если мне через две недели кукурузу мотыжить, а там и табак подоспеет?!
— Пусть родственники… — начал было оратор, но он не договорил, потому что со стороны реки опять раздались взрывы.
— Видите, что делают! — дернулся он в сторону взрывов. — Сами нарушают, а потом сами будут говорить, что мы первые…
— Интересуюсь, — раздался голос, — до какого места будем воевать, до Гагры или до Сочи?
— До Сочи и даже дальше…
— Зачем дальше? Дальше Россия…