Сандро из Чегема (Книга 3)

В тридцать седьмом году мой дядя работал председателем сельсовета в селе Адзюбжа. Однажды приезжает туда человек из органов и говорит: собрать колхозников на доклад. И вот мой дядя вместе с председателем колхоза собирают людей. Человек двести собрали. Слава богу, многие не пришли. И вот этот человек делает доклад о международном положении, а потом в конце говорит:

-- Колхозная политика была неправильная. Вы должны выступить против нее, а мы вас поддержим оружием.

Вы чувствуете, какую провокацию бросает? Но крестьяне к этому времени, слава богу, битые, кое-что понимают. Молчат. "Да" не говорят и "нет" не говорят. Расходятся. И что же? В течение двух ночей всех, кто был на собрании, вместе с председателем колхоза и сельсовета забрали. Что им пришили? Попытка вооруженного восстания против колхозного строя.

А моему дяде, потому что он ничего не подписал во время допроса, глаз выбили. Но он о себе не думал. Он, бедный, мучился, потому что своими руками тянул колхозников на собрание. Но разве он знал, что так будет? И что интересно -- тех крестьян, которые с прибором положили на колхозное собрание, не тронули. Взяли только тех, которые пришли на собрание. Всем дали по червонцу, и почти никто из них не вернулся из Сибири. Но мой дядя вернулся. Я же говорил, что вообще наш род отличается жизненностью. А кто ответит за выбитый глаз дяди?

Но вот, дай бог ему здоровья, приходит двадцатый съезд. А дядя жил тогда с нами. Помогал нам как родной отец, потому что папа умер через два года после войны. И когда наступил двадцатый съезд, к нам из Чегема приезжает мой двоюродный брат, работающий там учителем средней школы.

-- Дядя, -- говорит, -- наше время пришло. Теперь ты мне покажи следователя, который выбил тебе глаз, потому что даже в библии сказано: око за око.

-- Нет, -- говорит, -- сынок, не покажу. Ты слишком горячий, ты на одном глазе не остановишься. Но я плачу не за свой глаз, а за тех крестьян, которых своими руками тащил на собрание.

-- Дядя, -- серчает мой двоюродный брат, -- ты ни в чем не виновен, история виновата, но мы, твои племянники, должны отомстить за тебя.

Но дядя так ему ничего не сказал, и он уехал. Я тогда совсем мальчик был. Но вот приходит двадцать второй съезд, дай бог ему здоровья, а я в это время в армии. И я пишу дяде из армии.

-- Дядя, -- пишу, -- опять наше время пришло. Как советский десантник, как отличник боевой службы жду встречи с твоим следователем.

Но дядя так мне его и не показал. И вскоре он умер, потому что день и ночь думал о крестьянах, которые, замерзая в Сибири, может быть, говорили между собой:

-- Что мы ему такого плохого сделали, что он нас тащил на это собрание?

Разве я это когда-нибудь забуду? Вот так они очистили все наши долинные села. И теперь нам говорят:

-- Хватит вспоминать про бериевщину! Сколько можно?

А я говорю:

-- Еще тысячу лет будем вспоминать и не хватит!

Но я теперь возвращаюсь к своему личному горю. Правда, мясник Мисроп меня поддержал, но этого мало. Люди продолжают приходить в бар и мучают вопросами за второе сердце. И я уже решил поехать в Москву, нанять хорошего профессора и получить у него справку, что человек вообще два сердца не может иметь. Тем более некоторые приходят в бар и, пользуясь шуткой, мацают, извините за выражение, как пидара, чтобы послушать второе сердце. Я хотел получить такую справку, снять с нее копию у нотариуса и прилепить в баре к стенке:

-- Читай сам, если грамотный!

И тут как нарочно ко мне в бар приходит один пожилой человек с женой и пьет коньячок, запивая турецким кофе. Ничего так пьет, симпатично. Я смотрю на него, а у меня глаз охотничий, и думаю: физиономия клиента тянет на профессора.

-- Извините меня, -- обращаюсь я к нему, -- вы случайно не профессор или у вас только видимость?

-- Да, -- говорит, -- я профессор.

Жена тоже улыбается и кивает.

-- Извините меня, -- говорю, -- но по какой отрасли?

-- Я, -- говорит, -- доктор медицинских наук.

-- И профессор, -- говорю, -- медицинских наук?

-- Да, -- говорит, -- а что?

И тут я ему рассказываю про свое горе и прошу ответить на вопрос:

-- Бывает у человека два сердца или нет?

-- До сих пор, -- говорит, -- я никогда не встречал в медицинской литературе, но в жизни все может быть.

-- Как, -- удивляюсь я, -- вы доктор медицинских наук, вы профессор этих же наук, неужели вы точно не знаете, может быть у человека два сердца или нет?

-- В жизни, -- говорит, -- все может быть.

-- Вот от этого он и пьет, -- добавляет жена.

И так я опять остаюсь со своим горем. Теперь я расскажу, все, как было, потому что вы друзья дяди Сандро, а это для меня все. Тем более вам это могут здесь рассказать в искаженном виде, как будто у меня два сердца.

Клянусь мамой, клянусь моими двумя детьми, если хоть одно слово неправда. В том же баре я тогда работал. В тот день горевестник сообщил, что в Чегеме умерла моя двоюродная бабушка, то есть моей материной матери сестра, так считается по нашим обычаям.