САНДРО ИЗ ЧЕГЕМА

— Ну, да, — кивнул ему Хабуг на котел, — сложил бы туда и отнес… А мой Сандро сидел бы дома вместо того, чтобы, как цыган, танцами зарабатывать себе на жизнь.

— При чем тут Сандро? — спросил Кунта, не понимая ход мысли Хабуга.

— При том, что через эти кости его арестовали, а там он увиделся с Лакобой, и тот его выманил в город.

— Верно, — кивнул головой Кунта в знак согласия. Жена Хабуга, соскучившаяся по сыну, вздохнула. Помолчали. В тишине раздавался только хруст вылущиваемых зерен и хлюпанье фасолевой похлебки в глиняном горшочке, стоявшем у огня.

— Как подумаю, — сказал Кунта, глядя на огонь, — что кости моего отца двадцать лет провисели в этом треклятом дупле, чудно становится…

— Что ж чудного? — усмехнулся Хабуг.

— Я же там чуть не каждый день хожу… Божество могло бы как-нибудь намекнуть…

— Вы же его осквернили и оно же вам подсказывать?

— Тоже верно, — согласился Кунта, — а если это не отец?

— Он, — уверенно подтвердил Хабуг и кивнул на котел, — котел-то признал?

— Котел наш, — поспешно согласился Кунта.

— Может, что из одежды наверху застряло, — предположил Хабуг, но, подумав, сам отверг свою версию: — Пожалуй, нет… Птицы бы растащили..

— Да, столько времени, — вздохнул Кунта.

Опять помолчали. Жена Хабуга со звоном высыпала зерна из подола в таз Встала, отряхнула подол и, подхватив горсть кукурузных кочерыжек, сунула их в огонь. Помешала деревянной ложкой фасолевую похлебку, вынула ложку, дунула, лизнула и, положив ее сверху на горшок, села на место.

— Если на нем было какое железо… Там пуговицы, крючки… Можно в золе отыскать… — сказал Хабуг.

— Так там золы по колено, — пожал плечами Кунта и посмотрел на Хабуга своими слабыми выцветшими глазами.

Жена Хабуга перестала лущить кукурузу.

— Можно через сито просеять, — сказала она.

— Тоже верно, — согласился Хабуг, — но ты сначала поезжай в Кенгурск и отбери у них кости. Надо похоронить — стыдно перед людьми.

— Говоришь, в милиции? — справился Кунта.

— В милиции В несгорающем сундуке, если верить моему бездельнику.

— Тебя послушать, так все бездельники, кроме тебя, — вставила жена и, сердито хрустнув початком, сразу вылущила целую горсть.

Хабуг оставил ее слова без внимания.

— Дадут? — с надеждой спросил Кунта.

— Думаю, дадут, — сказал Хабуг и добавил: — На всякий случай возьми пару индюшек и мешок орехов. Но прямо не вноси. Эти — прямо не любят. Через наших родственников передай.

— Хорошо, — сказал Кунта, вставая, — котел сейчас взять?

— Конечно, бери, — ответил Хабуг и тоже встал.

— Подожди, — сказала жена Хабуга и, отбросив кукурузную кочерыжку, со звоном высыпала зерно из подола в таз.

Она вложила ему в котел (чтобы не извиняться за ненаполненную емкость) несколько хороших ломтей свежих сот.

— Да стоит ли, — поломался Кунта.

— Стоит, — мрачно пошутил Хабуг, — может, это потомки тех пчел, которые твоего отца закусали…

— Чего не бывает, — сказал Кунта и, приподняв котел, заковылял через двор.

Хабуг, стоя в дверях, долго смотрел ему вслед.

— Говорят, ему теперь вся власть, — кивнул он в сторону уходящего Кунты, — так я и поверил…

— Кому это вся власть? — повернулась от огня жена Хабуга. Раздвинув головешки, она разгребла жар поближе к горшку с фасолевой похлебкой.

— Да про Кунту я, — сказал Хабуг, все еще стоя в дверях и глядя ему вслед.

— Он как был, бедняга, при своем горбе, так и остался, — вздохнула она и снова уселась лущить кукурузу. Хабуг все еще стоял в дверях.

— Чем торчать тут, — сказала жена, с хрустом соскребывая вылущенной кочерыжкой зерна с плотного початка, — поймал бы своего мула и поехал бы сына проведать.

— Нечего мне делать больше, как плясуна твоего проведывать, — сказал Хабуг и добавил: — Я на мельницу поеду, перекусить приготовь…

— Я бы Кунту послала на мельницу, а ты бы к сыну поехал, — снова повторила жена, но уже без всякой уверенности. Она снова встала и сняла зацепленный ножками за чердачную балку кухонный столик.

— Кунта теперь сам кого хочешь пошлет на мельницу. — усмехнулся Хабуг, усаживаясь за столик, — хозяин…

А между прочим, если бы старый Хабуг послушался свою жену и вправду, поймав своего мула, оседлал бы его и поехал бы проведать сына, может, ему удалось бы сказать свое слово в самом начале большой дискуссии, которая развернулась на страницах «Красных субтропиков» по поводу таинственных костей неизвестного, найденных в дупле молельного ореха.