«Я стал иначе себя контролировать», – подумал Аид.
– Где она сейчас? На Аддаре?
– В Лоррейне.
Тишина. Еще минуту, и они подъедут к указанной точке.
– Та самая?
– Та самая.
– Дрейк знает?
– А есть хоть что-нибудь, о чем он не знает?
– Загадка тысячелетия.
На этот раз Дварт улыбался прохладно; вокруг складского помещения, там, куда можно было подойти без риска и наткнуться на невидимую преграду, толпился любопытный народ. Стояли наготове машины скорой помощи; дежурили с микрофонами в руках бессонные репортеры. За ними, как прилепленные, переминаясь от холода с ноги на ногу, следовали нагруженные камерами операторы.
Дварт припарковался сбоку. Их не увидят, не засекут и не почувствуют – самых страшных карателей уровней. Им слава ни к чему. Просто дело, просто результат.
– Ну что, повоюем?
Шутка, которую способен оценить только Санара.
– Не родился еще смельчак, чтобы воевать против нас.
Почувствовал, будь он сейчас на Аддаре, уже укутался бы в тяжелую хламиду, как в кокон. А так, лишь глаза – белые прожекторы. Гасить их он будет дома, известным ему теперь новым путем. Способом гораздо приятнее, нежели Пантеон Миражей.
Их не увидели ни репортеры, ни те, кто стоял с оружием в руках в распределительном зале – широком, как колония без перегородок и стен. Тысячи ящиков, нагруженных друг на друга, образовывали лабиринт, в котором теперь укрывались выжившие; члены вооруженной компашки, прежде чем вторгнуться сюда для резни, приняли наркотики – их тонкий запах теперь ниткой вел двоих мужчин к месту преступления.
– Укутывай.
– Уже.
«Укутывал» Кайд специфически – уплотнял пространство, делал невозможным в нем движение тел, хотя мыслительный процесс и речевые навыки оставались «жертвам» доступными. Очень опасная обманка, ловушка, из которой не выбраться.
– Тогда берем.
Они вышли к троице аккурат из центрального прохода; пол забрызган кровью, в центре лужи неподвижная девушка; у дальних ящиков валяются еще четверо.
«Неудачный день для кого-то».
– Привет, – поздоровался Кайд тихо, но его услышали.
Оборвался женский смех, застыли в недоумении двое парней лет по семнадцать – один из них сегодня вдоволь наигрался «в стрелялки».
– Смотри, кто пришел, – хохмился его обдолбанный дружбан, – Колин, они хотят себе по патрону в пузо…
– Да всяко накормим.
У Колина темные сальные волосы, стрижка под женское каре – неудивительно, что такого неопрятного и неухоженного парня дампанули, думал Аид на автомате. Глаза дикие, беспросветные. Сегодня он впервые дорвался до черной свободы. Санара даже в чем-то его понимал, хоть ничуть не оправдывал. Девчонка с ними в компании тощая, крашенная в розовый, с пирсингом в губе. Увязалась следом, чтобы посмотреть, как накажут Дейру, бывшую подружку, отбившуюся от компании, бросившую своих – именно таковой розоволосой виделась ситуация. «Своих не бросают… за предательство надо платить…» У самой выражение лица дикое, затравленное.
– Клади их, Кол…
Друг Кола принял больше всех – самое большое «колесо». Кровь казалась ему краской, вылетающие наружу внутренности – смешной забавой.
Дварт приближался спокойно, остановился в нескольких шагах, какое-то время наблюдал, как Кол пытается поднять руку с дробовиком – тщетно. Конечности его парализовало, а спустя несколько секунд парализовало страхом и мозг. Он, наконец, понял, кто пожаловал.
– Это… псы Комиссии… валим!
Первой дернулась девка, взвыла от боли; следом попробовал выбраться из невидимой «залипательной» субстанции друг, но лишь содрогнулся, выругался примитивно и смачно. Колин с дробовиком дергался дольше всех – в глазах паника. Каким образом могло отказать тело? Как? Почему не поднимается рука, ведь свобода в двух выстрелах отсюда?
Никто из них не знал, кто такой Дварт, думал Санара сухо, даже близко представить не мог. Даже не кто он такой, а
– Определяй их, да возвращаемся.
«Определял» Аид – идентифицировал уровень тяжести преступления, выносил вердикт. Комиссия его заключениям никогда не перечила.
Шагнул к первому, к убийце. Заглянул в глаза – и тот взвыл. Начал задыхаться, дергаться, как припадочный, тщетно пытаясь уйти от взгляда, который, как ему казалось, его душил.
– Колин Даферсон, Уровень агрессии семьдесят четыре, – бесстрастно вещал тот, чьи глаза светились, – шансов на исправление нет. Тяжесть содеянного: девять и четыре.
«Все, что выше девяти, смертная казнь». Об этом из присутствующих знал лишь Кайд, но интуитивно уловили все.
– В топку его, – покачал головой коллега. И, несмотря на полномочия при «девятке» устранить на месте, сообщил, – пусть они сами его порешат. Слишком хороший день, чтобы я марал руки.