Самый жаркий день (СИ)

— В отъезде, Ваше Императорское Величество, — поклонился Ростопчин.

— Незадача! Все вон!

Разумовский не стал спорить и увел своих подопечных. Последним вышел Виллие, тяжело вздохнув.

Государь вновь закрыл глаза, и я испугалась, что он снова уйдет в беспамятство, но нет, Павел Петрович потребовал помочь ему приподняться, чтобы устроиться на подушках полусидя. Выглядел он плохо, на лбу выступили капли пота, дыхание перемежалось хрипами.

— Ведаю я, друзья мои, что душа моя скоро присоединится к Свету, станет частичкой будущей битвы его с силами Мрака. Не смей реветь, — прикрикнул Император на Бакунину и зашелся кашлем. — Господом отведено мне было ровно столько, сколько ему ведомо было, да вот Платоша расстарался, продлил мои годы. Ники, — обратился Павел к сыну, — тебе править, всех, кто против выступит, повелеваю на виселицу отправить! Прошу тебя проявить милосердие к той, с кем я оказался счастлив.

Император взял в свою сухую ладонь руку Екатерины, и та, нарушив приказ господина своего, разрыдалась. Павел Петрович погладил девичьи волосы и грустно улыбнулся.

Бакунину Николай не любил никогда, но сейчас твердо кивнул. Михаил поморщился, из всех царских детей он единственный, кто с некоторой нежностью относился к своей матери, и фаворитку отца едва ли не ненавидел. Интересно, что Марии Федоровны здесь нет: то ли весть до нее еще не дошла, то ли она не сочла нужным явиться к смертному одру мужа.

— Сашка, — обратил свое внимание на меня Император. — Помоги мне.

— Нет, — я в испуге даже прикрыла рот ладошками. — Это убьет Вас, Ваше Величество!

— Дура! Я уже на пути в Свет! Делай, что должно!

Если бы не кивок Николая, наверное бы ослушалась, но в глазах будущего правителя России была твердая решимость и недвусмысленный приказ. Теперь уже я разревелась, понимая, что своим талантом приближу конец этого великого человека. Сквозь слезы скользнула в озарение и сначала осторожно, а потом со всей силы приложила Павла Петровича Светом. Прошлась по его страхам, ударив сразу по всем.

Зрачки Императора просто исчезли, он вошел в такое глубокое озарение, из которого вернуться и здоровому было бы тяжело. Воздух превратился в воду, мне постыдно захотелось сбежать, но и пошевелиться было сложно. Что-то подобное ощутили и все остальные.

— Николай! — голос Павла Петровича, казалось, заполнил всю спальню, отчего сделалось еще более жутко. — Не лобзайся с англичанами! Продолжи мое дело! Обещай!

Наследник замялся, и Император рыкнул снова, буквально придавив всех присутствующих своей волей:

— Обещай!

— Клянусь, отец!

— Федора на покой! — Ростопчин при этих словах дернулся, но в ответ ничего сказать не посмел. — Послужил верно, впору ему и отдохнуть. Дщерь его — мягкое место, будут через нее давить[2]! Аракчеева слушай, но будь готов одернуть всегда! Возгордился Лешка очень уж! Катерина! Не смей даже думать о троне! Береги Сереженьку, но не мысли о власти для него! Поняла!

— Да, мон шер, — пролепетала Бакунина.

Были, значит, у нее мысли о том, как разыграть отпрыска своего, явившегося на свет чуть больше года назад — помогла Марго. Глупо же! — никто не позволит незаконнорожденному примерить корону.

— Миша! Даже не думай!

Михаил Павлович с честными глазами замотал головой: мол, и в мыслях не было!

— Ники, Сашку Платошину выдай за Мишку! Или отправь ее в Индию с походом головой… Не пойму, — пробормотал Государь, — и так, и так правильно, а если не так, то неправильно. Не вижу. Нет! Вижу! Свет…

И это были последние слова Павла Петровича Романова, Императора Российского.

— Не хочу я на ней жениться, — вдруг возмутился Михаил.

Я с удивлением посмотрела на Великого Князя. Ужель это то, что сейчас волнует его больше всего?

— Не о том думаешь, — резко ответил Николай Павлович, Император Российский, первый таким именем нареченный. Он плакал, не стараясь сдерживаться, глядел на тело отца, отказываясь принять его смерть. — Что теперь делать?

— Продолжить дела его, Ваше Императорской Величество, — тихо ответил Ростопчин. — Много хорошего Павел Петрович сделал, многое не успел. Ваш долг теперь — нести бремя это.

— Вы нужны мне, Федор Васильевич.

— Нет, — устало махнул рукой граф. — Император свою волю дал, я не буду перечить. И устал я, Государь. Годков-то мне сколько.

— Не старый Вы еще.

Ростопчин вздохнул и не стал отвечать.

— Надо объявить, — тихо сказала я.

Николай Павлович поднялся от постели, одернул мундир и надел на лицо маску холодной невозмутимости. Он сам распахнул двери и посмотрел на людей, собравшихся в зале. Было их значительно больше, чем выгнанных покойным Императором из спальни. Невысказанный вопрос у всех был один, и был он понятен без слов.

— Павел Петрович изволил скончаться. Напоследок передал свою последнюю волю, чему свидетели все, присутствовавшие в этот скорбный миг. По его повелению и всем вам известному указу о престолонаследии, я принимаю на себя бремя правления.