Самый жаркий день (СИ)

Еще за время пути я успела поругаться с Муравьевым. Полковник, обласканный властью, вдруг оказался неистовым либералом[4] и почему-то решил, что бравая графиня должна разделять его взгляды. Все мои попытки уйти от таких разговоров, провалились, и Николай Николаевич крепко обиделся в ответ на замечание, что все его идеи бессмысленны и пусты. Окончательно же нас рассорило упоминание полковником Павла Пестеля в комплиментарном тоне. Здесь я вспыхнула и наговорила про этого злодея столько гадостей, что исследователь стал бордовым, как свекла, пнул своего верблюда и ускакал, не попрощавшись.

А еще через день по армии разлетелась новость, что колодец, к которому ее выводили проводники-кайскаки, отравлен.

Конечно, того малого количества воды, которое давали источники в этой пустыне, для нашего войска было бы недостаточно. Ее использовали больше для нужд хозяйственных, вычерпывая до самого дна. Но само то, что в каменном зеве все любопытствующие углядели гнилые туши, не могло не настораживать. На следующий ночлег экспедиция обустраивалась так, словно уже находилась в осаде, и, надо отдать должное Ланжерону, это спасло всех от большой беды.

Нападение случилось на рассвете. Туркменская орда ошиблась дважды.

Во-первых, атаковать кочевники собирались сонных солдат, а те оказались готовы к бою, ведь спали роты поочередно. Во-вторых, установленный генералом порядок выдвижения с первыми лучами солнца привел к тому, что в момент, когда из-за холма выскочили чужие всадники, в лагере все были на ногах. И оказалось, что каждому офицеру известен его маневр.

Армия ощетинилась штыками и выплюнула первый залп, призванный больше не нанести урон врагу, а отогнать его.

Меня охранники силком потащили в самый центр лагеря и наказали не высовываться. Я же забралась на Жана, чтобы окинуть взором всю картину боя. Тимка поворчал, но стаскивать свою подопечную пока не стал. Впрочем, и туркмены сражения решили не принимать, откатились назад, оставив на предполье десяток своих товарищей. Кто-то из них шевелился, пытаясь выбраться из-под упавшего верблюда, кто-то уже затих.

– Ружей мало у них, – сказал Григорий. – По большей части лучники.

– Что может стрела против пули? – удивилась я.

– Их тут сотен пять, – не согласился охранник. – Стрелять будут чаще, а в таком количестве неприятностей принести могут много. Хотели налететь на спящих, ввергнуть в панику. По уму, надо бы им сейчас отступить.

Увы, планы на эту кампанию у туркменского военачальника били другими, и это подтвердил старый кайсак.

– Будут как падальщики вокруг кружить, пытаться жалить и бить отставших.

Наверное, сотни лет жизни в пустыне дали местным воинам нужный опыт, к которому русская армия оказалась непривычна. Поэтому с выходом сегодня пришлось задержаться, пока генерал решал, что делать. Я на этом совещании присутствовала, но лишь помалкивала, а полковник Некрасов предложил пригласить одного из своих проводников – киргиза. Ланжерон воротить не стал и раскосого джигита выслушал внимательно. По-русски тот говорил плохо, приходилось много раз переспрашивать, но вывод из его слов был очевидным: если сесть в оборону, то уже через несколько дней армия будет потеряна.

Туркмены, получив по носу в своей первой атаке, на изготовившийся строй не пойдут, а вот взять чужих солдат измором, беспокоящими уколами – в этом они мастера. Вода и еда скоро закончатся, но любой выход за фуражом будет пресечен со всей жестокостью.

Пустой оказалась и идея переговоров.

– Это йомуды[5], – коверкая язык, сказал киргиз. – Верные псы Рахим-хана. Кунграты[6] били их в Хорезме[7], йомуды били их, а сейчас нет более верных слуг у Хивы. Они не возьмут дань, господин.

– А что текинцы? – спросил киргиза Некрасов.

– Теке молчат, господин. Не верь им. Они шайтаны хуже йомудов.

– Текинцы – это тоже туркмены, Ваше высокопревосходительство, – объяснил полковник. – Йомудов ненавидят. Я пытаюсь заручиться их дружбой, ведь они ненавидят и узбеков, и персов.

– Господин, люди Баба-хана[8] Каджара делали недавно богатые подарки для вождей теке. Не верь им!

Некрасов нахмурился. Персия и Хива враждовали вечно, это он сам мне рассказывал, и успех похода по землям Хорезма планировался в том числе и по той причине, что персы не станут вмешиваться, если кто-то – даже ненавистные урусы – потреплют соседей-узбеков. А сейчас выясняется, что зависимые от хивинцев самоеды о чем-то договариваются с шахом.

– Не думаю, что это связано с нашим походом, – отрезал генерал. – Что мог узнать Али-шах про нас? Вести такие шли бы долго. Может, пытается перекупить этих дикарей, чтобы они отложились от Хивы. Но дело наше все равно неприятно осложнилось. Что будем решать, господа? Я выслушаю ваши предложения.

Все присутствующие на совещание высказались единогласно: необходимо продолжить путь. Припасы закончатся, а за новыми в Оренбург не пошлешь. Если даже обоз и пробьется мимо кочевников, будет это в лучшем случае недели через три, а скорее – не менее месяца его ждать.

За это время экспедиция будет мертва.