Поэтому я не стала объяснять ему, что со мной
— Ну, я встретила сегодня еще одного медиатора и, видимо, это выбило меня из колеи.
А затем перекатилась по кровати и поведала Джессу о Джеке.
Джесса эта история очень заинтересовала, и он заметил, что я должна сообщить об этом отцу Дому. И, само собой, мне необходимо было позвонить отцу Дому и поведать ему о письмах. Но я не могла этого сделать, пока Джесс оставался в комнате, потому что он, разумеется, догадается, что я сунула нос в его личные дела, а учитывая всю эту таинственность вокруг обстоятельств его смерти, сомневаюсь, что Джесс это оценит.
Так что я сказала:
— Отличная мысль, — сняла трубку и набрала номер отца Ди.
Вот только ответил на звонок не он. Это сделала какая-то женщина. Сначала я обалдела, решив, что у отца Доминика с ней шуры-муры. Но потом я вспомнила, что он живет в доме приходского священника с еще несколькими людьми.
Поэтому, понадеявшись, что это просто послушница, которая пойдет и без лишних разговоров позовет отца Ди, я спросила:
— Отец Доминик дома?
Но это оказалась не послушница. Это была сестра Эрнестина, заместитель директора в нашей школе, которая, разумеется, узнала мой голос.
— Сюзанна Саймон, почему ты звонишь домой отцу Доминику в такое время? — потребовала она ответа. — Вы вообще представляете себе, который час, юная леди? Уже почти десять вечера!
— Я знаю, — промямлила я. — Только…
— Кроме того, отца Доминика нет, — продолжила сестра Эрнестина. — Он на выездном семинаре.
— Выездном семинаре? — повторила я, представив отца Доминика, сидящим перед большим костром с другими священниками, возможно, в сандалиях, и распевающим «Кумбайя, мой Господь».
Потом я припомнила, что отец Дом упоминал о предстоящем семинаре глав католических школ. Он даже дал мне номер, чтобы я могла позвонить ему туда, если мне понадобится связаться с ним из-за какой-то
— Что такое «выездной семинар»? — поинтересовался Джесс.
Так что мне пришлось объяснять, что это такое, хотя все время, пока я говорила, мои мысли были там, в больнице, когда он коснулся моего лица. Я все думала, сделал ли он это из одной только жалости, или я ему на самом деле нравилась (больше, чем просто друг, — я ведь точно знала, что нравлюсь ему как друг), или была иная причина.
Потому что вот какая штука: хоть Джессу и было сто пятьдесят лет, он оставался безумно красивым и сексуальным — гораздо красивее, чем даже Пол Слейтер… ну или, может, мне так просто казалось, потому что я его любила.
Не важно. Я хочу сказать, Джесс словно сошел с телеэкрана. У него даже зубы очень хорошие для парня, родившегося до изобретения фтористых соединений, — белоснежные, ровные и крепкие на вид. Я имею в виду, если бы у нас в академии хоть один парень хотя бы отдаленно походил на Джесса, то учеба в школе вовсе не казалась бы мне такой напрасной тратой времени, какой она на самом деле была.
Но что толку-то? В смысле, с того, какой Джесс красавец и все такое? Он же
Мне надо об этом помнить.
Однако иногда это очень-очень сложно. Особенно когда он сидит передо мной, смеется над моими словами и гладит этого дурацкого вонючего кота. Джесс был первым, кого я встретила, когда переехала в Калифорнию, и он стал первым, с кем я по-настоящему здесь подружилась. Он всегда оказывался рядом, когда я в нем нуждалась, чего не скажешь о большинстве моих живых знакомых. И если бы мне пришлось выбирать одного человека, вдвоем с которым я готова была очутиться на необитаемом острове, я бы даже не задумалась: само собой, это был бы Джесс.