Самый страшный кошмар лета

И главное, я что-то еще вспомнила, связанное с кочетом. Кочет – это петух, так? В языческой традиции во время празднования Солнцеворота на костре сжигали петуха – своего рода жертвоприношение. Только кому? Еще при Петре Первом петухов жгли, непременно белых почему-то. В отличие от жрецов вуду, те, кажется, жгут черных кочетов. Вряд ли среди родственников Глеба найдутся жрецы вуду, но что они исповедуют на самом деле, кто их знает? Может, они какие-нибудь сектанты, а что, их сейчас развелось – и не перечислить. Кого только нет. В этом Богом забытом предместье завелся какой-нибудь проповедник, завлек в свои сети целое семейство, а что – запросто! Запудрил мозги завклубом, и в том самом зале, где короновали Глеба, зомбировал всю его родню. Теперь они подбираются к тем, кто не присутствовал: Ларису – маму Глеба – они быстренько заполучили, остался сам Глеб и его отец. Так, это понятно. Но есть одно «но» – я. Не вписываюсь я в эту схему. Если только у меня какие-то особые способности и я не поддаюсь внушению. Так, уже ближе. Мы – друзья Глеба – тоже должны были влиться в секту, но по каким-то причинам нас не инициировали. А Глеб, как наиболее восприимчивый и перспективный, поддался. Постепенно они устраняют нас – как препятствующих обращению Глеба. Олега и Дашку уже куда-то дели. Остаюсь я. Пока на меня никто не покушался, но ведь я и не предпринимала ничего.

Нестыковка! Меня одурманили, это точно. Вся история с уродцем и его похоронами – бред чистой воды, галлюцинация. Итак, меня тоже зомбируют, причем активно. Я сопротивляюсь.

Что-то ускользало, важное, даже главное.

Как там говорит Дашка – «ищи, кому это выгодно».

Пока я не видела никого, кто показался бы мне особенно опасным. Скорее все родственники выглядели как актеры плохого провинциального театра, слишком ненатурально. Они играли роли. Разыгрывали представление.

Из всего этого можно сделать только один вывод: никакой свадьбы не будет. Здесь все и всё ненастоящее.

Я в эпицентре чудовищного розыгрыша. Глеб – жертва. Кто палач? И состоится ли казнь?

Надо искать помощь. Одной мне никак не справиться. Я слишком запуталась, вот если бы со мной была Дашка! Она бы смогла взглянуть на все со стороны.

Свадьба

Подготовка шла полным ходом. Деловитые и молчаливые сновали туда-сюда бесчисленные родственники. Я стояла в стороне и наблюдала в некотором отупении. На меня никто не обращал внимания.

Я знала, в клубе наряжали невесту. Глеб куда-то исчез, видимо, тоже готовился или готовили?

Что меня удивило: столы ставили прямо на мосту, круглые, пластиковые и такие же стулья, взятые, видимо, из столовой напрокат. Женщины торопливо набрасывали на убогую мебель бумажные скатерти, ставили украшения – аляповатые вазочки с жалкими букетиками каких-то невзрачных цветов.

Я смотрела на мост, на столы, ветер рвал углы скатертей, переворачивал легкие вазочки, трепал платья и юбки женщин. Я услышала обрывки разговоров, накрывальщицы показывали друг другу на тот берег реки, и я впервые обратила внимание на белый храм за мостом. Как же я раньше его не замечала! Ведь именно там я могу попросить помощи, объясню все священнику, он не станет венчать Глеба с этой девчонкой. Больше не раздумывая, я почти бегом пробежала через мост, лавируя между столами.

Высокая белая стена, крыльцо с одной ступенькой, маленькая низкая дверь. Наверно, главный вход с другой стороны – успела подумать я, как дверь распахнулась, и на крыльцо выбрался здоровенный детинушка в золоченых ризах поверх рясы, светло-рыжая борода широким веником лежала на округлой груди, плавно переходящей в пузо. Он выглядел несколько осоловело, в правой руке держал початую бутылку коньяка или чего-то в этом роде. Пахнуло спиртным, я подумала было о том, что нехорошо священнику в таком виде совершать таинства, но одернула себя, кто я такая, чтоб судить…

Я бросилась к нему и взмолилась:

– Батюшка! – спохватилась, опомнилась, склонила голову, сложила ладони лодочкой и проговорила со смирением: – Благословите!

Он улыбнулся мне улыбкой пьяного счастливого человека, аккуратно поставил бутыль рядом с крыльцом, чтоб не зацепить ненароком ногами, и, склонившись ко мне, возложил широкие теплые ладони на мою взлохмаченную голову. Я зарыдала от облегчения.

– Это хорошо, – увещевал меня благостный басок батюшки, – это хорошо, дочь моя, поплачь. Сразу легче станет.

Я сбивчиво принялась рассказывать ему о том, что за гадость готовит семейство Глеба, о том, как его обманом заманили в ловушку, о том, как нас насильно удерживают здесь, о психологическом давлении и манипулировании. Я много о чем говорила, хотелось, чтоб он услышал, понял, от волнения я путалась, перескакивала с одного на другое, то плакала, то возмущалась, то требовала какой-то высшей справедливости.

Я искала высшей справедливости у человека, которого приняла за священника местной церкви, я даже не спросила у него, кто он на самом деле. Я выболтала ему всю подноготную, а в ответ услышала: