Самый старший лейтенант. Разведгруппа из будущего

Женька глянул в солдатскую книжку и махнул рукой под каменный выступ склона:

— Садитесь, Ленсен.

Ефрейтор, пошатываясь, сделал три шага, упал под камень.

Женька ощутил нечто похожее на сочувствие. Впрочем, кто этого типа сюда звал? Нашли всегерманскую здравницу, уроды.

— Меня расстреляют сразу после допроса, господин переводчик?

— Если мы с вами не доложим командованию что-либо полезное, то я не дам за вашу жизнь и марки. Вас пристрелят, а меня отправят в штрафную роту. Пошлют в разведку с одним штыком, дабы я раздобыл начальству более толкового немца. У нас с подобными вещами строго. Вы видели господина полковника?

— О да!

Ничего особо толкового немец не сказал, хотя и старался. В 117-м гренадерском полку все ждут скоро приказа на эвакуацию и отходу к Камышевой бухте. Фюрер лично обещал корабли. Атаки русских и огонь артиллерии чрезвычайно сильны, никто ничего подобного не ожидал. Оборона рухнула. Все из-за бездействия Люфтваффе. Но до утра все твердо намерены держаться. Что будет, если корабли заберут не всех, один бог знает.

Ефрейтор плакал. Ну, да поможет ему лагерный бог.

Женька поаккуратнее сложил надерганные из блокнота листки и пошел отгребать взыскания. Хм, если из маузера шлепнут, это даже как-то романтично будет. Как царского офицера какого-нибудь. Младший лейтенант до революции — это что за звание? Подпоручик? Нужно будет у начальницы спросить, она все армейские премудрости постигла.

Начальницу расспрашивать было затруднительно — Катерина изволила политесы разводить с начальством. Товарищ полковник здесь был и еще один короткошеий подполковник в новеньком танкошлеме. Вернее, это как раз революционный полковник что-то рассказывал, энергично показывая на пальцах, а сержантша ахала и широко распахивала свои изумрудные глазища. Устроилось командование под защитой могучего бока КВ. На разостланном чистом носовом платке красовались крошечные стаканчики трофейного серебра, бутербродики аккуратные. И даже мины, хлопающие над ложбиной, ветеранам не помеха. Катька причесана, ремнем в талии затянута — чего не затянуться, когда ни подсумков, ни кобуры. Интересно, на кого она вооружение оставила?

— Товарищ полковник, разрешите доложить? — Женька коротко кинул ладонь к каске.

Полковник милостиво кивнул:

— Присаживайтесь. Что там ваш фриц наплел?

Женька изложил, стараясь напирать на очевидное замешательство немцев и тщетные надежды оболваненных солдатских масс на немедленную эвакуацию. Начальство снисходительно кивало.

— Засуетились, — насмешливо заметил полковник. — Слаб фашист, ежели в воздухе своих не видит. Ладно, младший лейтенант, можете следовать по своим контр-шпионским делам. Извиняться не буду, но если бы ты сказал, что контужен, другой разговор был бы.

— Он же, товарищ полковник, соображает туго, — жалостливо сказала Катька, подхватывая с импровизированной скатерки еще одну конфету. — Мы как у Горной утром попали, так просто ой…

— Вы поосмотрительнее, Катюша, — отечески посоветовал полковник. — Лейтенант ваш в немецком силен, а как провожатый еще тот Сусанин. Вы уж берегите себя. В наших краях будете…

— Непременно, товарищ полковник. Дослушаю ваш рассказ в обязательном порядке…

Танкист-подполковник подмигнул, и начальство скорым шагом направилось к машине. Ординарец спешно собрал чарочки и флягу.

Женька запихнул никому не нужные листки с протоколом допроса в карман.

— Расслабься, Земляков, — посоветовала начальница. — Отвертелся от штрафбата — безмятежно радуйся жизни.

Радоваться жизни было рановато. Опергруппа шлепнулась на животы — на гребне рванул снаряд.

— Ты где каску бросила? — мрачно поинтересовался Женька, преодолевая звон в ушах.

— Тут у танкистов на хранении. Что ты морщишься?

— Не противно было с этими… коньяк пить?

— Уж куда получше, чем на тебя, дурака, с выбитыми зубами любоваться. Ты, Женя, совсем спятил? Видишь, что командование не в себе, и на рожон лезешь? Чувство реальности утерял?

— Сама ты утеряла. Пьешь с хамами, в гости обещаешь заехать. Прямо не узнать.

— Взрослею. А в гости являться я не обещала. Обещала историю дослушать. Возьму вот и его мемуары дочитаю. Я начинала, да скучищей показалось. Теперь-то, после личного знакомства…

Женька только сплюнул в содранную гусеницами траву.

Катрин едва успела забрать из «тридцатьчетверки» оружие и каску, как прибежал взмыленный рядовой:

— С вами комдив говорил? Велено передать.

Женька с недоумением развернул сверток. Масккостюмы, практически новенькие. Это, значит, чтобы окруженцами не разгуливали, не позорили советскую армию.

— Вот — дивиденды, — заметила Катрин. — Всего-то пощебетала лояльно.

— Кать, ты иногда как… как та самая…

— Как шлюха? Знал бы ты, Земляков, чем мне в жизни приходилось зарабатывать. Пошли. Держи — я тебе хорошую конфетку оставила. Московская. Остальными я танкистов угостила.

— Что я, конфет московских не ел? — проворчал Женька.

Вообще-то конфета оказалась вкуснющей. Раньше «Красный Октябрь» изумительную продукцию выдавал. «Красная-ударная» — так конфета именовалась. Правда, после сладкого снова захотелось пить. Катрин протянула трофейную флягу: