Самый младший

— Фартучков нет, — ответила Анна Павловна и будто обиделась: — У нас, товарищ, не только фартучков, ещё многого нет. Но дети всем необходимым обеспечены. Сейчас в семье не все имеют то, что получают в детском доме.

— Да, я вижу, — сказала тётя Маша.

Анна Павловна, взяв за руку Наташу, пошла дальше. Она уже не открывала больше дверей. Пропустив тётю Машу вперёд, шла следом, продолжая объяснять:

— Питание получают вполне достаточное, В доме тепло.

Они вошли в маленькую комнатку, где на диване лежали горой новые галоши и валенки.

— Ишь какое богатство! — удивилась тётя Маша и потрогала валенки.

— Садитесь, — сказала Анна Павловна, выдвинув из-под стола табуретку.

Она уже привыкла к разным посещениям и ждала обычных в таких случаях вопросов. Но, взглянув на тётю Машу, поняла, что разговор будет другой.

— Вы волнуетесь? — спросила она.

— Волнуюсь, — созналась тётя Маша.

Маленькая Наташа забралась к Анне Павловне на колени и стала кормить медведя карандашами.

— Ешь, ешь! — говорила она. — Хочешь, я тебе дам добавочку?

Анна Павловна терпеливо ждала.

— Ну вот, — сказала тётя Маша и стала рассказывать про Алёшу. Она рассказала всё и даже то, что ещё никому не говорила.

Анна Павловна слушала её не перебивая.

— Трудно ему будет привыкать, — говорила тётя Маша. — Вы сами знаете: дети, они терпеливые. Другой раз мы, взрослые, когда своё горе одолеваем, непременно сочувствия требуем. Сами плачем и хотим, чтобы с нами кто-нибудь поплакал. А они терпят, молчат. И он всё молчит.

— Конечно, трудно, но дети скорее забывают горе, как мне кажется, чем мы, взрослые, — сказала Анна Павловна, подвигая Наташе карандаши. А потом, помолчав, добавила: — Конечно, не всегда.

— А я думаю, — сказала тётя Маша, — когда забывают, это тоже плохо. Помнить нужно. Если человек в своей памяти бережёт дорогое, то и жизнь ему дороже. Правда?

— Правда, — ответила Анна Павловна. Она, видно, тоже вспомнила то, чего не может забыть.

Так они сидели, беседовали и понимали друг друга. Тётя Маша даже не открыла своей сумочки, где лежали Алёшины документы.

— Вы всё-таки привозите мальчика, — сказала Анна Павловна, — только захватите направление. Не он первый, привыкнет, — добавила она.

И они простились.

Тётя Маша вышла в сад. Ребята снова её окружили, теперь просто так, только для того, чтобы сказать ей «до свиданья», как у них принято.

А тётя Маша глядела на ребят и думала:

«Вот и он в такой шапке будет. — И ей вдруг захотелось заплакать. — Что это я? — спохватилась она. — Куда это годится?» И поскорее вытерла глаза.

«Вот у него есть мама!»

— Ну, как у нас, понравилось? — спросила её уже знакомая воспитательница.

— Живёте хорошо. Очень хорошо. Всё у вас есть. Вы прямо буржуи, — улыбнулась тётя Маша, вспомнив про валенки и галоши.

Ребята засмеялись. А Карим, который стоял впереди всех, хитро прищурив глаза, сказал:

— Ты не знаешь. Не знаешь, — повторил он.

— Чего — не знаешь? — спросила тётя Маша.

— Не знаешь, что у нас теперь один мальчик, у которого мама есть. — И Карим поглядел на тётю Машу с видом победителя: вот, мол, что у нас есть, а этого ты не знала.

Тётя Маша даже растерялась.

— Вот у него, у него! — загалдели ребята и вытолкнули вперёд уже большого мальчика.

— У него мама, — сказал Карим, показывая на мальчика, как бы удостоверяя своё сообщение.

— До свиданья, дорогие, до свиданья, — заторопилась тётя Маша.

А перед ней стоял мальчик, у которого была мама. Мальчик был смущён. А Карим с нескрываемым восхищением поглядывал то на него, то на тётю Машу.

— У него мама! — повторил он и даже прищёлкнул языком.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказала тётя Маша. — А вам, дорогие, здесь хорошо, очень мне у вас понравилось.

Ребята проводили её до калитки, и кто-то закричал вслед:

— Приезжайте ещё!

Она обернулась. Никто уже на неё не глядел. А на раскрытой калитке туда и обратно катался Карим.

* * *

Когда тётя Маша сошла с поезда, на перроне её встретил Миша.

— Ты зачем? — удивилась мать.

— Как — зачем? Дождь.

Тётя Маша увидела у него в руках зонт. И правда, по крыше перрона барабанил дождь.

— А там не было дождя, — сказала тётя Маша, беря Мишу под руку.

Миша держал над ней раскрытый зонт, и они пошли к трамваю. В метро тётя Маша не ездила: у неё, как она говорила, «под землёй не хватает дыхания».

— Насквозь? — спросил Степан Егорович, открывая дверь.

— Сухая, сухая, — ответил Миша. — Там, говорит, и дождя не было.

— Ну как вы тут без меня? — спросила тётя Маша.

— Погибли, как видишь. — Степан Егорович снял с плиты чайник, и тётя Маша села за стол.

Степан Егорович ждал, когда она сама начнёт рассказывать. Но тётя Маша пила чай молча, будто в кухне была одна.

— Фёдор Александрович! Чайку! — крикнул Степан Егорович.

— Иду, иду! — откликнулся сосед. Он, наверное, тоже ждал тётю Машу. — Ну, как съездили? — спросил он, присаживаясь к столу и наливая себе стакан.

— Хорошо, — ответила тётя Маша.

— Там местность хорошая, — завязывал разговор Фёдор Александрович. — Я это место знаю. Ну, как же там ребята живут? Понравилось вам?

— Очень, — ответила тётя Маша.