Самый младший

— Теперь здесь, спит с Макаркой, — ответил Степан Егорович. — А решили, и Оля так просила, что будет он жить у Гуркиных.

— Ну и как же?

— Сегодня прибежал, говорит — соскучился. Они на даче живут. Условия у них замечательные, с нашими разве сравнить, а вот скучает.

Фёдор Александрович вынул большую пачку денег и положил перед Степаном Егоровичем.

— Будь другом, — сказал он, — возьми.

— Это зачем же? — удивился Тимохин.

— Алёшке возьми. Мне деньги не нужны. Я всё равно…

— Пропьёшь? — усмехнулся Степан Егорович. И вдруг рассердился: — Пропей, пропей на здоровье. Алёшке твои деньги не понадобятся. У Гуркиных деньги есть. Так что возьми, пожалуйста. Разве дело в деньгах? Дело, брат, глубже — в человеке дело. Не гляди, что ему пошёл десятый год. Он тоже своё думает и своё переживает.

— Зря ты меня обижаешь, — сказал Фёдор Александрович. — Я ведь не сердобольничаю. Я с тобой как коммунист с коммунистом говорю. Может, что и нужно? А пить я, старик, кончил. Баста.

— Не нужны Алёшке деньги, — повторил Степан Егорович и добавил: — Я, кстати, беспартийный.

Они ещё долго говорили. Степан Егорович отвечал на вопросы Петрова, который сидел перед ним совсем потерянный.

— Несчастный случай! Сколько их, этих случаев, было на фронте, на каждом шагу? Остался цел. А здесь… Ах ты, Сергей, Сергей, — повторял Петров. — Что ты наделал?

Обхватив руками голову, Фёдор заплакал от обиды и горя, которое будто шло за ним по пятам и не давало опомниться.

* * *

На другой день было решено, что Алёша вернётся на дачу вместе с Макаром. Поэтому поводу у Степана Егоровича был с Макаром разговор:

— Алёшке-то с тобой будет весело. Только ты смотри не заскучай. В лагерь ведь с охотой собирался?

— Конечно, с охотой, — подтвердил Макар. — И Алёшка бы с охотой поехал. Да ты говоришь, что нельзя вдвоём ехать?

— Нельзя, брат. Заводских и то не всех берут.

— Тогда на следующий год двоих пиши.

Макар сдвинул брови. Он был сердит на отца.

Зачем он его уговаривает? Ну, не поедет он в лагерь, что ж из того? Ничего с ним, с Макаром, не случится.

— Ты-то цел будешь, — сказал Степан Егорович, будто угадав его мысли. — Только гляди, вдруг передумаешь. Отбой бить поздно будет.

Макар даже вспыхнул. Как это он передумает? Он же сам решил остаться с Алёшкой. Вот бы посадить отца на всё лето одного на дачу к Гуркиным, тогда бы не говорил: лагерь, лагерь…

— Чего я там, в лагере, не видел? — пробурчал Макар. — А на даче мы с Алёшкой такую жизнь устроим!

Степан Егорович усмехнулся, но, спрятав улыбку, сказал строго:

— Смотри, Макарка, только не баловать.

Но Макар уже понял, что разговор окончен, и побежал собираться.

Алёшка сиял. Макар едет с ним на дачу!

Вот как удачно всё получилось.

У Макара перед отъездом было много забот. Хорошо ещё, что за голубями и чижиком взялся ходить Миша. Он же дал мальчишкам крючки для удочек.

— Только осторожнее, — предупреждал Миша, — крючки острые, в руку засадишь.

— Не засадим, — сказал Макар. — Что мы, маленькие, что ли!

Тётя Маша уложила в авоську всякой всячины.

— Там у нас всё есть, всё есть, — уверял её Анатолий Павлович.

— Ну и слава богу, что есть, — сказала тётя Маша. — Глядишь, и пригодится.

Дачники попрощались и уехали.

Нет у него родственников…

И хорошо, что уехали. Именно в этот день в квартиру пришла странная женщина. Ей, наверное, по ошибке поручили очень важную работу, и она совсем не знала, как её нужно выполнять.

— Алексей Бодров дома? — спросила она громко, не здороваясь, когда тётя Маша открыла ей дверь.

— Ах, Алёша! — сказала тётя Маша. Она сначала даже не поняла, про кого та спрашивает. — Нет, его нет.

— А кто мне за него ответит? — спросила женщина ещё громче, будто перед ней никого не было.

— Я отвечу, — сказала тётя Маша. — Проходите.

Женщина прошла в кухню. Она села к столу, вынула из портфеля какую-то бумагу, ручку-самописку, пачку папирос и закурила.

— Вы что же, родственница? — спросила она.

— Нет, — ответила тётя Маша.

— А есть кто из родственников?

— Нет у него родственников, а в чём дело? Я отвечу.

— Как это — нет родственников? — усмехнулась женщина. — Где же живёт Бодров?

— Дома, с нами живёт, — ответила тётя Маша.

— Вы же сказали, что вы посторонняя.

Тётя Маша промолчала.

— А посторонние — это не родственники. Ему пенсия назначена, а он её третий месяц не получает. Это порядок?

— Ему девять лет, — сказала тётя Маша. — А вы не кричите, я и так вас слышу.

— Вы меня разговаривать не учите. — Женщина порылась в портфеле, вытащила новую бумажку и стала её читать: — «В случае отсутствия опекунов»…

— Что же «в случае отсутствия опекунов»? — спросила тётя Маша.

— Что? В детский дом полагается помещать.

— Я не знаю, что полагается, а вы оставьте мне свою фамилию, — сказала тётя Маша.

— Это ещё зачем? — Женщина пускала изо рта дымовые колечки. — Я вашей фамилии не спрашиваю.

Она продолжала говорить, пуская колечки и подозрительно глядя на тётю Машу, не отвечая на вопрос: