Самый младший

Гуркины, наверное, чувствовали, что их пробирают. Когда наконец без двадцати одиннадцать они появились, то сразу стали оправдываться. Виновата была совсем не Татьяна Лукинична.

— Я в семь часов вечера была совсем готова, а он канителился, канителился. У меня всё терпение лопнуло. Уж я решила ехать одна.

Татьяна Лукинична даже не глядела на Анатолия Павловича. Она разделась и пошла с тётей Машей смотреть праздничный стол. И Анатолий Павлович, пользуясь её отсутствием, стал излагать причину их опоздания.

Он поставил на стул небольшой чемоданчик и сказал:

— Прошу внимания! Я, друзья, решил, что нам должно быть сегодня необыкновенно весело, и вот здесь… — Он даже постучал по чемоданчику. — Здесь новогодний сюрприз! Он-то нас и задержал.

Конечно, всем не терпелось поскорее посмотреть, что же там у него в чемодане.

Но Анатолий Павлович сказал:

— Позвольте! Позвольте! Я должен подготовиться и преподнести его в торжественной обстановке.

Когда все сели за стол, Анатолий Павлович попросил соблюдать абсолютную тишину. Тишина наступила, замолчала даже Татьяна Лукинична.

— Друзья! — произнёс Анатолий Павлович торжественно. — Перед вами не я, нет, перед вами не Гуркин Анатолий Павлович, старый ворчун и строгий математик. Перед вами весёлый фокусник, маг и волшебник. Каждый из вас должен загадать одно самое заветное желание. И оно непременно исполнится. Загадали?

Все сидели молча и улыбались. Алёша просто глаз не сводил с чемодана. Он даже не мог придумать никакого желания. А все остальные, конечно, загадали. Ещё бы не загадать желание, которое непременно исполнится!

Анатолий Павлович делал руками какие-то таинственные пассы. Наконец он сосчитал:

— Раз, два, три!

Щёлкнул замок, и чемодан открылся.

Улыбка исчезла с лица Гуркина.

— Таня, — сказал он, — Танечка! Я взял не тот чемодан.

* * *

Сюрприза не получилось, но всё равно все были довольны и смеялись.

— Нет, это здорово! Это замечательно! — не переставая смеяться, кричал Алёшин папа.

— Анатолий Павлович, голубчик! Это же двойной фокус получился! Ей-богу, здорово!

Алёша ещё надеялся, что, может быть, что-то ещё произойдёт. Он пытался заглянуть в чемодан. И когда это ему удалось, то оказалось, что в чемодане ничего нет, кроме старых ботинок.

— Толенька, я приготовила нести их в починку, — повторяла Татьяна Лукинична, укоризненно покачивая головой. — Ах, Толя, Толя!

И она, улыбаясь, оглядывала сидящих за столом, будто говоря: «Видите, какой он чудак, ну что с ним поделаешь?» А самой, наверное, было его очень жалко.

Анатолий Павлович сидел молча. Алёшин папа его убедил, что всё получилось куда интереснее.

Анатолий Павлович стал объяснять, как это могло произойти:

— Серёжа, дорогой, я старался, я очень ловко всё придумал, и вот пожалуйста. Нельзя, нельзя в доме держать одинаковые чемоданы!

— Они и не одинаковые! — обиделась Татьяна Лукинична. — Тот зелёный, а этот почти чёрный.

— «Почти, почти»! — никак не мог успокоиться Анатолий Павлович.

Помирились все на том, что сюрприз Анатолий Павлович привезёт в другой раз, а сейчас надо скорее провожать старый год, потому что вот-вот уже настанет новый.

С Новым годом, товарищи!

Степан Егорович стал наливать рюмки.

— По старшинству, — сказал он.

Налил сначала себе, потом Анатолию Павловичу, потом тёте Маше, Татьяне Лукиничне, Алёшиному папе и всем остальным.

Степан Егорович встал, и все встали.

— Год был такой, что его не забудут, — сказал Степан Егорович. — Слава ему и честь!

— Товарищам нашим честь и слава! — добавил Алёшин папа, и рюмка у него в руке задрожала.

— Э, брат, держи, держи! Проливать не полагается! — Степан Егорович погрозил ему пальцем.

Все выпили, и тётя Маша стала угощать. Она подкладывала всем в тарелки то одного, то другого. А Макар и Алёша откупорили для себя бутылку клюквенной шипучки.

До Нового года оставалось совсем мало минут.

— Тихо, друзья! — сказал Анатолий Павлович. — Тихо!

Все замолчали, только в громкоговорителе было слышно: тук-тук! Тук-тук! Словно кто-то постукивал маленькими молоточками. Но вот смолкли и молоточки, на мгновение наступила абсолютная тишина. Потом послышался автомобильный гудок, другой. Будто пахнуло морозом, и все услыхали, как на Красной площади раскатился звон часов. К нему прибавился ещё какой-то особенный звук — это, наверное, большая стрелка передвинулась по последним секундам. Часы вздохнули и начали отбивать час за часом все двенадцать часов.

* * *

— Дорогие товарищи! — сказал Михаил Иванович Калинин. — Наступил новый, 1946 год!

За новогодним столом его слушали Тимохины, Гуркины, счастливые Бодровы и тысячи других семей, больших и маленьких. И всем было радостно-радостно и больно слушать то, что он им говорил. Радовались тому, что закончилась страшная война, и было больно за то, что столько разоренья после неё на советской земле. Было жалко людей. И было понятно, что надо много работать в новом, мирном и трудном году.

Михаил Иванович закончил свою речь. Он не мог по радио видеть и слышать всех, кто поздравлял его с Новым годом и желал ему доброго здоровья. Но он сказал всем, всем: