И, конечно, не забыл виновника всего произошедшего. Журналиста. Репортёра какого-то там независимого информационного агентства.
Очнуться от воспоминаний, когда перед глазами – образы, словно бы взятые прямо из твоей головы, на порядок сложнее, чем вынырнуть из ночного кошмара. Казалось бы, что тут общего: вместо орлов – красные звёзды, вместо автоматов Калашникова – ППШ да мосинки, непривычная форма, непривычная техника… Сказка, которая, как и положено сказке, заканчивается хорошо. Знамя со звездой – росчерк алого пера – над серым Берлином, гордые солдаты с орденами. Незнакомые, но кажущиеся такими… родными лица.
Тоже солдаты.
Тоже война.
В картинной галерее, вопреки ожиданиям, совсем немного народу. Только те, кому дозволено и положено находиться при встрече забольского президента и русского Великого князя. Если раньше ещё были варианты и допущения, то после случившегося на дороге…
Впрочем, это более чем устраивало что Заболотина, что Сифа, неспешно шагающих мимо стендов. Президент, князь, Краюхи и три человека президентской охраны как-то незаметно отделились от сопровождения, и всем остальным пришлось растечься по залам, с преувеличенным вниманием рассматривая картины.
Из невидимых динамиков негромко звучали песни времён Великой Отечественной войны. В рамках культурной программы «Создатели – зрителям» многие художники присутствовали на выставке лично. Сегодня их было особенно много – как-никак, делегация из России не каждый день приезжает!
«… Весна сорок пятого года,
Так долго Дунай тебя ждал!
Вальс русский на площади Вены свободной
Солдат на гармони играл.
Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай…» – выводил где-то над головой мужской голос негромко, но звуки вальса разливались по всему залу. Было неожиданно приятно услышать русские слова, русский голос – словно привет из Империи.
«Венский вальс… Вальс… Алёна», – звякнула в голове у Сифа цепочка ассоциаций. Алёна шла рядом с ним, так что изредка их руки соприкасались, но между молодыми людьми висело странное напряжение, похожее на ссору. Единственным отличием было то, что у этой псевдоссоры не было причин, из-за которых кто-нибудь – так ли важно, Сиф или Алёна? – мог сказать второму: «Извини, я был дурак. Виноват, исправлюсь».
Ссоры бывают разные: и такие, чтобы просто спустить пар, и такие, чтобы можно было почувствовать себя несчастным, всеми покинутым, и даже такие, чтобы второй человек понял, что был не прав… Но со ссорой, не имеющей причин, за которые можно было извиниться, Сиф сталкивался впервые. И было ему от этого неуютно. Казалось, будто он одним своим присутствием обижает Алёну, её тяготит это соседство.
Положение, сам того не зная, спас командир. Он остановился у поворота в боковую анфиладу залов – той части выставки, которая была посвящена военным конфликтам конца двадцатого и начала двадцать первого века. Оглянулся на виднеющегося вдалеке Великого князя, вздохнул, колеблясь – и шагнул вперёд.
Сиф заозирался – и бросился его догонять, не особо глядя по сторонам.
Алёна же замерла на пороге… и отвернулась. Она прекрасно понимала, что где-то впереди обоих офицеров ждут картины, посвящённые Забол-Выринейскому конфликту, а значит, ей сейчас там, подле Сифа, не место.
Рядом остановился советник князя и понимающе кивнул:
– Составите мне компанию, Елена?
Девушка неловко улыбнулась и не посмела отказать.
… – Ваше-скородие?
– А, Сиф! Ты меня потерял, что ли? – рассеянно отозвался Заболотин на укоризненный оклик ординарца.
Сиф вздохнул. Ему здесь было неуютно. Очень-очень неуютно, и даже обижаться на глупое и немножко детское «потерял» не хотелось.
Заболотину, впрочем, тоже было не по себе среди реальных осколков уже не абстрактного – своего, родного прошлого. Больно, неприятно и в то же время… не оторвать взгляд.
– Глянь, Сиф… а это ж я, – он заставил себя улыбнуться, останавливаясь у одного из стендов.
С портрета глядел двадцативосьмилетний капитан, напряжённый, усталый, под глазом – нитка шрама, у рта рация, словно на мгновение застыл перед тем, как кого-то вызвать. Было в его позе, в повороте головы что-то беспокойное, нервное, что удалось передать художнику. Портрет не принадлежал кисти известного мастера, но живость с лихвой искупала неточности и возможные технические ошибки.
– Какой я был дёрганный.
Сиф стоял рядом, тоже разглядывая портрет, но о том, похоже ли вышло, не распространялся. Может, оттого что не хотел огорчать полковника: «дёрганный» капитан на портрете – это ещё воплощение тогдашнего редкого спокойствия.
Заболотин скользнул взглядом дальше и вдруг улыбнулся почти искренне:
– Сиф… А я ведь знаю, с чьих это фотографий творилось!
– Да? – отстранённо переспросил Сиф.
– Ну конечно. Это же Военкор фотографировал. Часть фотографий у нас даже дома есть…
Сиф отвёл взгляд от стенда и уставился в пол. Память внутри просыпалась и ворочалась неохотно, как огромный змей. Казалось, ещё мгновенье здесь и…
И – что? Что будет?
– Пойдёмте, – не выдержал мальчик.
– Куда?
Сиф глубоко пожал плечами:
– Не знаю. Дальше.