Самый лучший враг

Граница же здесь особая. Не та условная, чаще всего по речкам проведенная, черта, за которой такие же рощи, такие же поля, такое же точно государство с наглым корольком, которого заботит только сбор налогов и таможенные пошлины. То границы постоянно меняются. То один королек проглотил другого, то земли перешли по наследству, то дерзкий герцог, отпав, образовал собственное царство. Здесь граница иная. Неизменная вот уже тысячи лет. Никто на нее не посягает и посягать не будет.

На другое утро проводник взял безошибочный след. Если до этого он часто покидал седло, то теперь не слезал с коня и лишь взгляд его был цепко устремлен на неприметную тропинку, сбегавшую по пологому склону оврага. Всадники медленно ехали, напряженные, готовые схватиться за оружие. Все, что они видели, врезалось им в память. Вот еловый пень со старым спилом, похожий на идеально круглую чашу. В чаше стоит дождевая вода, а в центре на выступающем островке растет крошечный скосившийся грибок. Вот тонкие, тесно растущие березы, состоящие из высокой гибкой удочки и маленького, меньше веника, пучка листьев Непонятно, как такая береза вообще может жить. Но она живет и гнется, и страшный ветер, ломающий неохватные тополя, не может повредить ей, хотя и пригибает к земле

Тропинка привела к четырехугольной каменной башне На первом этаже была лишь низкая глухая дверь, окованная железом. На втором окнами служили узкие бойницы. Не доезжая до башни полусотни шагов, проводник остановился и, спрыгнув с седла, укрылся за лошадью.

— Чую, видят нас! — прошептал он. — И вы, сударь, лучше не суйтесь!

— Откуда ты знаешь?

— Да уж я не ошибусь. Слезайте, слезайте с коня!

Однако всадник не послушался. Вместо этого он откинул капюшон и, высоко подняв голову, чтобы можно было разглядеть лицо, медленно поехал к башне. Он ехал и ощущал, как по телу ползет узкий опасный холодок — верный признак, что на него смотрят. Но откуда? Из какой бойницы? Вот взгляд скользит по лицу. Вот опускается ниже. Вот касается ноги. Вот пропадает. Должно быть, разглядывают уже не на его, а коня. Вот снова опасный холодок касается шеи и лица.

Сегодняшнее утро выдалось скупым на дождь. Солнечные лучи падали на тонкое лицо с длинным хрящеватым носом. Лицо на первый взгляд приятное, светлое и чистое, но с каким-то затаенным пороком. Точно разбитая и склеенная статуэтка. И еще лицу вредили небольшие темные усики. Усики такой формы любят ловеласы, некогда избалованные женской любовью, теперь же потасканные и уставшие.

По красноватым, боящимся света глазам можно было угадать тартарианца. На шее, на золотой цепи, хорошо видной и из башни, поскольку цепь выбилась из-под балахона, сияла сосулька дарха.

Сорок шагов до башни. Тишина. Тридцать шагов. Двадцать. Гонец постепенно обретал уверенность. Его губы, до того сжатые, растянулись в неуверенной полуулыбке. Он уже рисковал позыркивать по сторонам и про себя посмеивался, заметив у башни три или четыре неуклюже вскопанные грядки. Морковь, репа. Ну надо же! Если он выживет — тьфу-тьфу! — то обязательно расскажет об этом в Тартаре! Лучший мечник мрака, в прошлом античный бог — и вдруг какая-то, понимаешь, репа!

Мысль так и не была додумана до конца. Стрела с черным оперением вонзилась в землю у конских копыт. Конь захрипел, подался назад. Одновременно за спиной стража послышался вопль. Оказалось, проводник вздумал свернуть с тропинки, обходя башню по кругу, и теперь висел головой вниз на трехметровой высоте, захлестнутый за правую ступню туго врезавшейся веревкой. Левая нога, оставшаяся свободной, нелепо взбрыкивала.

— Арей! — крикнул страж. — Арей! Это же я, Эрлун! Мы с тобой вместе были в Эдеме!

— И вместе из него изгнаны, — послышался глухой голос.

Гонец тронул было коня, но новая стрела вонзилась рядом с первой. Расстояние между стрелами было не больше ладони.

— Сколько мы с тобой не виделись, Арей?.. Лет двести? Со дня Большой битвы, когда полегло столько наших? Я был ранен. Долго восстанавливал силы… — Эрлун говорил искательно, обращаясь ко всем поочередно бойницам башни.

— Рад, что ты их восстановил. А теперь уезжай!.. Если бы когда-то мы не были друзьями, я послал бы стрелу тебе точно в дарх. Это больно, поверь! Гораздо хуже, чем просто получить смертельную рану.

— Мы же друзья!

— Вот как? То есть ты приехал просто как друг, решивший навестить изгнанника? Без всякой задней мысли? Без единственного задания? Двести лет восстанавливал силы, а восстановив, сразу помчался навещать друга?

Эрлун замялся. Попом, решившись, крикнул:

— Ну да, поручение есть!.. Меня послали поговорить с тобой! Я искал тебя почти неделю… Искал без магии, сам знаешь почему! Все это время я не слезал с седла и спал на каких-то ветках под дождем! Ты меня знаешь; я привык к роскоши, для меня это мука! Из уважения к моим страданиям — поговори со мной!

Долгое молчание. Потом тот же глухой голос недовольно произнес:

— Ну валяй! Можешь сказать, зачем ты пришел!

— Могу я хотя бы зайти к тебе?

— Зачем?

— Уютнее говорить с собеседником, когда видишь его.