Самый безумный из маршрутов

Он сделал театральный вдох и выдох: «Потому что ты ее сломала». Он сказал, что мне следовало бы лучше заботиться о своих вещах. Он бросил мне клейкую ленту, и я ее поймала. Я соединила стойки. Но палатка распадалась. Клейкая лента была недостаточно крепкой, чтобы удержать вместе три металлические стойки. Мой дом окончательно рухнул.

Мне пришлось спать с Ледяной Шапкой в его палатке. В ту ночь я сняла свои кроссовки снаружи, дрожа от усталости и раздражения. Я лежала рядом с закрытыми глазами, слушая, как он ритмично надувает свою надувную спальную подушку – ууух-ууух-ууух, – как он это всегда делал, и заснула. В полусне я думала о том, как я расстанусь с ним в «Приюте Путешественников» Софли. Я отправлюсь в горы Высокой Сьерры одна.

Я позвонила матери, как делала каждый вечер. Когда она спросила, как прошел день, я сказала, что у меня сломалась палатка. Она спросила, нужно ли срочно прислать новую. Она напомнила, что я могу использовать ее кредитную карту, когда дойду до города. Я сказала, что могу переночевать в эту ночь в палатке Ледяной Шапки.

«Хорошо», – сказала она, не задавая других вопросов. Затем она сделала паузу. Затем сказала: «Тебе нужно прислать витамины? – и затем: – Я люблю тебя, Дебби. Мы любим тебя и скучаем. Приятных снов».

Я выключила телефон, чувствуя опустошенность и отрешенность. Наш ночной разговор по спутниковому телефону, который она мне навязала, был обычным, таким, как всегда. Мне это стало надоедать.

Мне была ненавистна моя неспособность рассказать ей о своей жизни на тропе и неспособность мамы понять меня.

Мне была ненавистна ее постоянная потребность знать перечень всех продуктов, которые я съедала за день. Я вспомнила, что в тот день, когда я сообщила ей по телефону об изнасиловании, она спросила, хорошо ли я пообедала.

Я решила, что следующим вечером не буду звонить ей.

17 мая, Васкез Рокс, Калифорнийская пустыня, 45-я миля

Мы с Ледяной Шапкой прошли по тени Васкез Рокс, наклонные красные каменные утесы были как выдавленные ветром шпили, высокие, как башни. Мы вышли на светло-серую асфальтовую дорогу. На телефонном столбе висел знак в виде белой бумажной тарелки, на которой были нацарапаны слова «Приют путешественников» → 1 миля! На том же телефонном столбе висел мусорный пакет, полный слив. Я впала в радостную эйфорию от этого форта путешественников, этого убежища, от всех маленьких чудес и угощений тропы, которые давали почувствовать, что тропа создана для меня и для людей, которым, как и мне, она была нужна.

Мы с Ледяной Шапкой взяли по одной темной сладкой сливе. Мы ускорили шаг и пошли по главной дороге мимо магазина скобяных товаров «Агуа Дульче» и кафе «Суитуотер» до пиццерии «Биг маус пицца», снаружи которых трепыхался белый виниловый плакат длиной 12 футов: «Добро пожаловать в „Агуа Дульче“, путешественники Тропы Тихоокеанского хребта!»

Когда мы поняли, что совсем не знаем, как добраться до «Приюта Путников» Софли, к нам подкатил разбитый джип, и молодая женщина крикнула: «Запрыгивайте!» Она обещала нас подвезти. По нашей грязи и рюкзакам она поняла, что мы путешественники. В ее скрипящем джипе мы подъехали к длинному зданию, обнесенному белым штакетником. «На месте!» – пропела молодая женщина. Она довольно долго ждала, пока мы не заберем свои рюкзаки, а затем уехала.

Мы находились в тенистом жилом пригороде, наконец-то добрались до больших белых ворот «Приюта путешественников». Я обрадовалась. У «Приюта путешественников» должны быть большие белые ворота с высокими, широкими двойными деревянными створками. И мы до него добрались. Мы позвонили в обеденный колокол, висевший на воротах, услышали, как залаяли собаки, раздался мелодичный смех и визг среди приглушенных голосов и скрежет металлического засова. Ворота распахнулись, и мы увидели перед собой Чака Норриса. «Добро пожаловать, – сказал он – Шапка-для-задницы! Рад видеть. Хорошая скорость».

Это было не убежище, а раскинувшийся под солнцем палаточный город. Десятки путников качались в гамаках из яркой цветной ткани, сидели, откинувшись, в шезлонгах или за столом, поедая вкусно пахнущее жаренное на углях мясо, слышался кристаллический звон «музыки ветра». Лужайка была неправдоподобно зеленой, такой зелени я не видела раньше со времен Мексики. В терракотовых горшках росли бледно-зеленые растения пустыни. Ко мне подбежала стая дворняг, ожесточенно вилявших хвостами. Вдали на поле ржали лошади, поднимая серебристую пыль при каждом высоком грациозном шаге.