Самый безумный из маршрутов

И вновь, вдали от матери, мне нужна была красота. Я хотела быть девушкой, которая ею обладает. Я хотела целиком властвовать над своим телом, как это делают танцоры – полностью, грациозно и целенаправленно. Я хотела обладать способностью быстро касаться кончиком пальца своего глаза – раз, два, как это делают другие, как может каждый. А я не могла. Я была никчемной. Я не могла. Я стояла в туалетной комнате лагеря, прищурив глаза, и видела только то, что я была невзрачной, несовременной, непривлекательной – изнасилованной, – сильно разбитой и одинокой. Было немного сложно рассмотреть что-то в тусклой ванной комнате через солнечные очки. В попытке переосмыслить свою жизнь я поняла, что обрекла себя на то, что на протяжении всего маршрута буду глядеть через темные стекла. В зеркале я видела только толстую девушку, приговоренную всю жизнь прятаться за очками, настолько толстыми, что никто не сможет увидеть ее красоту.

Джейкоб сказал мне, что я могу пользоваться косметикой, сделать прическу, – и я согласилась. Но никогда не делала. Я чувствовала свою беспомощность – я не могу сделать себя привлекательной.

Пройдут месяцы, останется позади более тысячи миль необузданной независимости, прежде чем я начну видеть, как действительно преображаются мои лицо и тело – мои широкие бедра и узкая талия, грудь третьего размера; мои глаза: медово-карие и такие же большие на моем лице, какими они были в два года. Огромные, скрываемые темными ресницами. Моя кожа оливковая. Теплая и гладкая.

Я сама по себе, без матери.

Сама, как я хотела.

Тогда я, к сожалению, еще не знала, что в скором времени мои губы из слишком больших и толстых превратятся в моем восприятии в самую привлекательную мою особенность.

Своему отражению я сказала: «Я девушка, которая носит очки». Я выключила кран и попыталась выпрямиться. Красная, еще с мокрыми руками, я вышла наружу на солнце и увидела мужчину и мальчика, которые говорили друг с другом; их голоса тихо звучали в ярком бесконечном свете. Все произошло быстро. Я увидела, что мальчик улыбается мне. Я подошла к ним. «Привет», – сказала я громко. Подойдя ближе, я увидела, что мальчик в действительности не был мальчиком, так же как и я не была больше девочкой. Ему было, вероятно, лет двадцать, просто он был очень худым. У него были высокие скулы, мужественные, привлекательные черты лица. Он был красив. «Откуда вы, парни?» – спросила я; мое лицо вспыхнуло. Я не могла определить, откуда они.

«Я приехал сюда из Швейцарии», – сказал молодой. Он все еще улыбался во весь рот, глядя мне в лицо. «Я рад, что приехал сюда, чтобы совершить пеший поход. Да».

«Из окрестностей Лос-Анджелеса, а здесь только для старта», – ответил старший. Значит, они не были вместе. Для себя я взяла на заметку: люди, которых встречаешь вместе на ТТХ, вероятнее всего, не вместе, просто они идут в одном темпе.

«И вы здесь тоже? В походе?» – в свою очередь спросил меня молодой. Его щеки были впалыми, как у голодного подростка. Я смотрела на его голые руки, на их изящные движения. Этот мальчик был спортивным, он достойно и уверенно задавал вопросы. Он был здесь также для того, чтобы начать идти по маршруту на север.

«О да, – сказала я. Я смотрела на его кроссовки. „Дальноход“», – я сжала губы, чтобы они казались тоньше.

Молодой улыбнулся; я кивнула и направилась назад, туда, где оставила свои вещи, пытаясь сбежать. Он последовал за мной, не спрашивая разрешения, к столу для пикника, где я остановилась.

Он сказал, что его зовут Даниэлем.

Я сказала, здорово, я наблюдала за ним. За его легкой походкой. Легкость в его теле была так красива! «Дикий Ребенок», – представилась я, нерешительно, нарушая правила присуждения прозвищ. Я стремилась к новой идентичности, к новому смелому имени, которое бы меня характеризовало, – я не любила ту, кем была в действительности. Предполагалось, что мы будем давать прозвища друг другу на маршруте, но я никому бы не доверила дать себе определение. Я не хотела оставаться Дебби Паркер.

Даниэль сказал, что хочет начать сразу, не останавливаясь в ожидании общего сбора. Будет слишком много суеты. Он просто хотел идти. Старший из мужчин отошел, и юноша разговаривал со мной один на один. Он пристально посмотрел на меня. Я почувствовала его взгляд и ощутила неловкость. Я почувствовала себя ужасно незащищенной. Я посмотрела вниз, в другую сторону на мертвую дрожащую траву.

У него был сильный и странный акцент, но мне он понравился. Мне нравилась его мальчишеская усмешка, эти уверенные загорелые руки. Его походка – та красивая легкость, которой я ужасно завидовала. Его улыбка была неотразимой.

Когда он наконец отвел взгляд и подпрыгнул, чтобы усесться на стол для пикника, я поняла, что его слова о том, что он не хочет задерживаться в лагере, на самом деле были вопросом, обращенным ко мне, и исходящее от него приглашение не казалось агрессивным или пугающим. Я доверяла его улыбке.