Самый безумный из маршрутов

Я изменила свое тело, я была сильной и сообразительной – в лесу я узнала, что, оказывается, могла делать все, что мне необходимо и что я никогда раньше не делала. Я могла ставить палатку, нести рюкзак, преодолевая за день марафонскую дистанцию в горах – совершила тысячу подвигов. В физическом плане мне теперь можно было доверять – я прошла 2600 миль от Мексики до этой холодной ночи в моховых черных лесах. Но даже теперь, пересекая хребет Каскадных гор, я все еще находилась в плену своих «невозможно». Эта женщина восхищалась той, которая не могла надеть контактные линзы и стыдилась того, что до сих пор вынуждена носить солнцезащитные очки ночью.

Я принялась бежать, как это я сделала в первый день в пустыне; я решила, что одержу победу над снегом. Мне обязательно нужно было дойти до конца. Я пересекла каменные плиты, покрытые мхом, гранитную спину на севере Вашингтона.

Было часов 10, может, больше, когда я остановилась и разбила палатку прямо под восхитительными рассеянными звездами – гравюрой на темно-синем фоне неба.

В ту ночь в своем ежедневнике я начала составлять новый список, подобный тем, которые я составляла и выбрасывала в детстве, но этот я намеревалась сохранить:

трогать глаза.

Но я поняла, что было еще кое-что, что необходимо изменить.

Как и хотела мама, я не стала рассказывать всем о своем изнасиловании и собирать пожертвования в пользу Национальной сети по борьбе с изнасилованиями, насилием в семье и инцестами. Когда меня спрашивали о причинах, побудивших меня совершить этот поход, я вновь рассказывала о Джоне Мьюре, детских походах, чудесном летнем лагере в Колорадо Спрингс – обо всех этих смутных, полузабытых вещах. Я почти совсем прекратила говорить о своем недавнем прошлом. Я перестала рассказывать правду об изнасиловании и нашла поддержку в слове «девственность».

Мне нужно было покончить с этим.

Слово «девственница» удивляло мужчин, противоречило всему, о чем они слышали и что они думали обо мне.

Мужчины быстро ретировались. Это слово для меня стало синонимом невиновности. Оно однозначно сообщало людям, что мое тело принадлежало только мне, подавало знак, что им не стоит настаивать, что слухи обо мне были не верны. Но, тем не менее, это было ложью.

Я не была такой.

В темные часы, лежа без палатки, я была открыта перед ночью, и мои мысли возвращались к тому, что произошло после окончания фильма «Клуб „Завтрак“». Я вспоминала, как взяла косячок у Джуниора, что позже дало колледжу повод обвинить меня во всем произошедшем. То, как я очень мягко попросила его уйти немедленно. Перед тем, как этот парень изнасиловал меня, мне хотелось, чтобы он захотел меня поцеловать.

Сильнее, чем что-либо еще, чем все, я чувствовала свою вину.

На протяжении всего этого путешествия мне было стыдно за себя, как будто это желание быть поцелованной в ту ночь уменьшало вину Джуниора в его внезапной глухоте. Мне показали массу причин винить саму себя в акте насилия, совершенном другим. Я винила себя в том, что мой флирт стал причиной последующего преступления. В колледже меня научили, что я должна стыдиться своего изнасилования. Все, кому я доверяла, спрашивали, что же такое я сделала, что это произошло.

В глубине души я всегда была уверена, что сама это спровоцировала.

Наконец я решилась поставить это под сомнение.

Я писала в темноте и отчетливо понимала, что моя пассивность не была преступлением; мое желание доверять не было недостатком. Джуниор был, прежде всего, виноват в том, что мне приходилось активно бороться за свою безопасность. Ложь о девственности стала моим ответом на болезненный стыд; она же породила собственный новый стыд. Мне нужно было прекратить прятаться: меня изнасиловали. Пришло время честно стать той, кем я точно была. Я увидела, что стыдится нужно не мне; это была его вина; и я могла прекратить выставлять себя в искаженном свете, я могла принять себя.

В темном лесу беззвучно падал тихий снег; под моим тонким пористым спальным ковриком лежал ковер из мха; я чувствовала близость земли, мне было хорошо. Древний мох издавал приятный запах, у меня было приподнятое настроение.

Я вышла на новую территорию в лесу. Я простила себя за то, что была пассивной и цепенела перед лицом опасности, была ли это опасность голодной смерти или изнасилования, когда мне было 18 лет, и я была абсолютно невинна. Я наконец обошла стену, о которую неосознанно билась: неверная убежденность, что я виновата в решении Джуниора напасть и угрожать мне.

В изнасиловании не было моей вины. Ко мне вернулись старые слова:

причиной изнасилования является только насильник.

Я в это верила.

И я простила себя за изнасилование.

Я писала под галактиками, глядя на ночное небо через солнцезащитные очки, как делала это на протяжении всего пути. Я писала несколько часов. За это время облака разошлись, и в холодной черноте снова рассыпались звезды, еще ярче.