Я спросила у почтовой служащей, нет ли посылок на имя Дикого Ребенка. Она вытащила их. Они были упакованными и аккуратными, что показалось мне чудом в таком городе. Я почувствовала облегчение, увидев на них мое имя, написанное знакомым маминым почерком дешевой синей шариковой ручкой, оставляющей пятна, какой она всегда пользовалась. Мамина поддержка тронула меня на почте этого странного городка, как будто сошедшего с картин Нормана Роквелла, которые я видела в Ньютоне. В меньшей из двух коробок находились кроссовки. Они были новой модели и пахли чистым ковром. Старые кроссовки на моих ногах почернели от земли и грязи шести сотен миль, большой палец правой ноги проделал дыру в их плотной серебристой сетке и торчал. Я выглядела как дикий бродяжничающий ребенок. Мама прислала кроссовки, купленные в спортивном магазине в чистом пригороде, в том самом, где она делала для меня покупки, когда я училась в старшей школе. Я глубоко вздохнула. Прямо там, в маленьком почтовом отделении, где был только один служащий, я надела новые кроссовки, а почерневшие и разорванные выбросила в мусор.
Перед тем как их выбросить, я осмотрела верхнюю крышку коробки из-под новых кроссовок. Я увидела, что мама срочно переадресовала их из Сьерра Сити, как она мне и обещала, хотя она могла сэкономить деньги и переслать их с приоритетной почтой – их бы все равно доставили за несколько дней до моего появления. Такая ее ненужная спешка с оказанием мне помощи, однако, вызвала у меня улыбку. Я почувствовала, что любима.
В ту ночь я беспокойно спала на коврике в CCTG в окружении путешественников, а также стажеров. На следующий день мое тело все еще было уставшим, но ногам стало лучше. Я решила остаться в городе еще на одну ночь и сняла для себя комнату в мотеле «Этна».
У меня был план, у меня был план.
Я оплатила комнату картой, которую мне дала мама, зная, что она бы меня поняла, что она бы хотела, чтобы я отдохнула там, где буду чувствовать себя уютно и безопасно. Я помылась в душе, включила «Саблайм», затем Дилана, села на ковер, чтобы разобрать продукты и добавки, которые она мне прислала. Еда у меня была лучше, чем у остальных «дальноходов», которых я знала. Мама хорошо обо мне заботилась. Так она проявляла свою поддержку того, что я делала. Я могла на нее рассчитывать. Наконец я села на кровати. Я набрала номер мамы. Наконец-то я делала что-то хорошее, я это знала.
Она ответила быстро. Она была очень рада слышать меня и перестала волноваться. Я звонила по сотовому телефону, а не по спутниковому и вспомнила, что забыла позвонить прошлой ночью из CCTG, образовательного центра по борьбе со СПИДом, где почему-то не было связи.
«Неужели я забыла?» – спросила я, хотя знала, что так и было.
«Ничего, любимая», – сказала она мне, хотя я была уверена, что она ждала и, вероятно, не спала, и я почувствовала себя виноватой.
Я сидела на самом краешке кровати, опустив голые ноги на старый выцветший ковер золотистого цвета. Большие пальцы ног распухли. На левой стороне левой ступни выступили большие волдыри. Я чувствовала тесную связь с ней, ее всеобъемлющую и чудесную любовь, но я также чувствовала, что может что-то произойти. Я нервничала при разговоре, я не хотела разрушить нашу теплую связь.
Я глубоко вздохнула и решительно выдохнула. Я медленно рассказала ей, что хочу послать ей письмо. Я рассказала, что написала его в лесу, и оно предназначается всем, кого мы любили. В нем я рассказала им об изнасиловании. В письме я просила у них поддержки в виде пожертвований для Национальной сети по борьбе с изнасилованиями, домашним насилием и инцестами. Мне бы стало лучше, если я сброшу постыдное бремя своей тайны.
Она слушала меня молча, не прерывая. Затем мы обе молчали. Я ждала, дрожа. Она заговорила и сухо сказала: «Нет». Она сказала, что я не должна рассказывать об этом всей семье. Я не могла просить на это деньги у дядь, и теть, и кузенов, и бабушек. Если они узнают, эта новость убьет их. Если я им не сообщу, она пожертвует 1000 долларов: «Больше, чем ты сама сможешь собрать».
Моя мама была неутомимым общественным защитником, она представляла интересы детей, подвергшихся жестокому обращению, или беспризорных. Финансово, материально она целиком и полностью поддерживала меня в этом безумном паломничестве по дикой природе, несмотря на то, что мое путешествие доставляло ей боль. Я верила, что ее огромная помощь должна была показать мне, что она поддерживала меня не только кроссовками или деньгами, но и своим сопереживанием. Что она все еще меня любит, так же сильно.
Сидя на кровати, за которую она заплатила, в комнате, заполненной дорогой здоровой пищей и кроссовками, которые любящая мамочка послала, чтобы я могла «заправиться» и идти дальше, я никак не могла сопоставить ее поддержку моего путешествия с этим чудовищным предложением.
Она сказала, чтобы я прочитала ее юридическую статью о возложении вины на жертву, что она может прислать ее, если я хочу в этом разобраться.