Самвэл

Веселому бесхитростному юноше не раз удавалось развеять грустную задумчивость Самвела в невеселую для того минуту, и его смешные проделки над обитателями замка тоже не раз развлекали молодого князя. Но в то утро Юсик остался недоволен собой: его господин был по-прежнему печален и погружен в непривычно мрачные размышления.

Самвел узнал немного, но его насторожило, почему мать сразу же отослала гонца. Всякий раз, когда в замок случалось прибыть вестнику, он обычно оставался ждать ответа, и только потом уезжал. Что же теперь заставило княгиню скрыть гонца от посторонних взглядов, притом подальше от замка, в каком-то селе?

Он обратился к слуге.

— Послушай, Юсик! Когда гонец приедет к княгине в следующий раз, сможешь узнать об этом?

— Смогу, — уверенно ответил юноша.

— От кого?

— От нее. Она мне скажет.

Речь шла о служанке княгини, горячо любившей Юсика.

— А сможешь узнать, о чем будут говорить гонец и княгиня?

— И это смогу.

— Это как же?

— Скажу ей. Она ловкая, как бесенок, всюду сумеет пробраться, все, что надо, услышит, а потом мне скажет.

— Но она не должна знать, что это я тебе велел.

— Юсик не ребенок, столько он понимает.

— А если она проболтается?

_Она не такая. Скажу ей: держи язык за зубами — звука не проронит. ^

Гонец, прибывший к княгине, был не простой человек. Это был один из танутеров Тарона, глава крупного феодального дома. Его тайный разговор с княгиней мог многое прояснить, и именно потому так заинтересовал молодого князя.

Солнце стояло уже довольно высоко, и его лучи заливали комнату теплым золотистым светом. Князь поднялся с тахты и Приказал слуге принести воды для умывания.

Самвел вернулся в опочивальню. В углу был разостлан мягкий, дорогой ковер. Юсик застлал его сверху чистой полотняной тканью, на которую, поджав ноги, сел молодой князь (плотно стелили, чтобы не забрызгать ковер водой). Потом слуга расстелил на коленях у князя белый холщевой передник и поставил перед ним серебряный сосуд для умывания. Сосуд имел форму плоской вазы или, скорее, таза, с резными краями, волнистая линия которых чем-то напоминала зубья пилы. В таз вставлялась более плоская сетчатая крышка, вся покрытая причудливыми узорами из мелких дырочек. Когда над тазом умывались, грязная вода стекала через эти отверстия под сетку и ее не было видно. Юноша опустился на колени перед князем; правой рукой он поливал, а в левой держал наготове серебрян ую мисочку с душистым мылом. Серебряный сосуд для воды имел форму павлина, распустившего хвост. Слуга держал павлина за крылья, служившие ручками, а чистая вода лилась из клюва прекрасной птицы. Павлин был любимой птицей Мамиконянов, памятью об их прежней родине — Китае¹.

Когда князь кончил умываться, слуга отставил в сторону таз и кувшин и перекинутым через плечо чистым полотенцем обтер своему господину лицо, шею и руки. Потом вынул гребень из слоновой кости и стал причесывать князя. Голова Самвела была обрита, только на макушке оставались нетронутыми длинные черные пряди. В самой середине макушки тоже был выбрит маленький кружок величиною с монету. Расчесав пряди, юноша хотел умастить их дорогими ароматами.

— Не надо, — сказал князь.

Юсик изумился: ведь это впервые волосы его хозяина после расчесывания остались бы без благовоний.

«Мне следует скрывать свои чувства», — мелькнуло у князя, и он позволил слуге убрать волосы по заведенному обряду.

Покончив с благовониями, Юсик уложил волосы князя на макушке в толстый узел, а концы спустил на уши и шею. Потом начал надевать головные украшения. Это была диадема из ткани, украшенной красивой вышивкой, и многоцветная шелковая повязка, которую слуга повязал поверх убора. Посредине повязки, прямо на лбу, слуга укрепил серебряный полумесяц, испещренный таинственными знаками. Две тонкие серебряные цепочки отходили от рогов полумесяца и, обхватывая голову поверх повязки, застегивались на затылке серебряными застежками. На каждой застежке сверкало по крупному драгоценному камню. Теперь очередь была за глазами; их следовало насурьмить. Слуга достал из-за пазухи маленький кожаный мешочек с сурьмой, вынул тоненькую палочку, поднес к губам, подышал, чтобы она слегка увлажнялась, потом окунул в мешочек. Увлажненный конец палочки покрылся черным порошком, и слуга начал накладывать сурьму. Его искусные пальцы осторожно, едва касаясь, проводили палочкой вдоль век, и те, покрываясь черным порошком, оказались окаймленными черными линиями.