Самурай Ярослава Мудрого

Дружинники пробовали силы и в борьбе, и в кулачном бою, и немало зубов и крови было оставлено ими по пути. Кулачный бой их сильно интересовал меня, но сам я в этих забавах участия не принимал, меня тут куда больше прельщала роль зрителя. Глупые байки о том, что русский кулачный бой существовал лишь в виде размашистых ударов на масленицу, утомили меня еще в той, старой, жизни. Настоящий бой включал в себя и короткие, резкие удары с вложенным весом всего тела, и болевые приемы, работу по связкам и нервным узлам. Конечно, он сильно отличался от того рукопашного боя, которому меня учил Тайра, но некоторые бойцы просто-таки вынуждали собой любоваться. И, как я понимал, тут они показывали очень далеко не все свои знания и умения, так как состязались-то со своими и покалечить товарища никому бы и в голову не пришло. Были тут и броски, и болевые захваты, так что мне стало в очередной раз жалко еще одного наследия наших воинственных предков. Еще одного? Да, еще одного. Проклятая революция 1917 года, к примеру, лишила нас последней надежды спасти породу меделянов, представитель которой в настоящее время докучал моему домовому. Мелочь? Не думаю. Когда можно что-то не терять, то лучше не терять.

Тень Ратьши, человек в сером, которого никто не звал по имени, редко интересовался потехой дружинников. Но как-то раз я заметил, что он пристально смотрит за рукопашной схваткой двух самых сильных бойцов дружины. Под конец ее он, как бы невольно, с сожалением покачал головой в капюшоне и снова отвернулся к костру. Все же рукопашник? Или универсал? Я часто старался рассмотреть, что кроется у него под балахоном, но ни разу даже приблизительно не смог догадаться, что. Загадочная была личность. Да что там — разглядеть то, что под балахоном! Лица-то его ни разу не увидел, да думаю, что и никто не видел. Веселый у нас тысяцкий… И этих людей так волновало, кто я? Странно мне все это.

— А скажи, Ферзь, — как-то вечером обратился ко мне Ратьша, когда дружинники в очередной раз устроили поединки на мечах, — у тебя всегда был только деревянный меч?

— Кажется, да. Во всяком случае, тысяцкий, я иного не помню. Мне и этого хватает. Кажется, какой-то у меня зарок был на этот случай, — почти честно отвечал я ему.

— Да уж. Тебе и такого хватает, что правда, то правда. А почему бороться или на кулачки не хочешь?

— Смотреть на это люблю, а сам драться руками не очень, — врать, что я не умею, было бы глупо, так как Ратьша видел, что одного уного я убил тогда голыми руками.

— Тоже верно. Посмотреть всегда интереснее. Да и спокойнее, — усмехнулся Ратьша в густые светлые усы.

Я тоже улыбнулся, во всяком случае попробовал. На этом наш разговор и прекратился.

Как только на лес опустилась глубокая тьма, а лагерь наш, кроме часовых, которые мне не препятствовали, погрузился в сон, я пошел в сторону черной, непроглядной стены деревьев. И тут…

И тут по земле, минуя меня, на лагерь снова пополз уже когда-то виденный мной зеленый туман. Сова! Снова Сова! Она пришла! Или он? Да какая разница. Я кинулся к деревьям почти бегом, боясь, что опоздаю, и одновременно понимая, что нет, опоздать не получится, меня подождут.

Она. Гордая, спокойная, сидела она на поваленном дереве. Я подошел поближе, Сова наклонилась ко мне и снова выпрямилась. Я поклонился:

— Здравствуй, Сова. Наконец-то ты пришла.

— И ты здравствуй, бабник, — Сова хрипловато усмехнулась, — баб-то все хочешь купить?

— Да пес с ними, с бабами. Этого добра всегда хватит. Почему тебя не было так долго? — Я спросил, как мне тогда показалось, что-то не то.

— А я что, назначал срок какой-то? — рассердилась огромная птица и, воинственно приподняв крылья, раздулась, как огромный шар.

— Нет. Но я все же жду, да и ты знаешь, что я жду. Ты ведь мне так ничего и не сказал — ни кто ты, ни кто та, кому ты служишь, ни что ей или тебе от меня надобно, — сказал я.

— А тебе прямо не терпится? — издевательски спросил мой крылатый собеседник.

— Да. Ты сделала мне великолепный подарок, перенеся сюда, следует ждать, что от меня что-то потребуют взамен. Я готов расплатиться.

— Ишь ты. Кто я да кому служу… Много ты, Ферзь, знать хочешь. Не рано ли?

— Тебе виднее. Но и нежити ни слова не сказали мне о том, кто ты, кто та, пославшая тебя. Тебе бы на моем месте не хотелось бы внести немного ясности?

— Мне бы и сейчас многого хотелось, но я умею всему выделить свое время и потому, в отличии от вас, двуногих, не мечусь по этой жизни как курица с оттяпанной башкой. Понял ли?

— Понял. Еще я понял, что тебя боятся. А ее, твоей повелительницы, боятся пуще.

— А ты никак не боишься? — усмехнулся мой желчный собеседник.

— Нет. Если бы вы хотели причинить мне какой-то вред, времени было достаточно.

— Тебе, хех. Не весь мир вокруг тебя крутится, касатик. Готов платить, говоришь? Добро! А потребую я от тебя Ярослава убить? Или Владимира? Ну?! — Сова посунулась вперед, и глаза ее вспыхнули неистовым желтым светом.

— Нет, Сова. Тут я тебе не помощник. Я не могу убить того, кто меня кормит. Того, кому я служу.

— А как же слово? Дескать, готов отплатить? Ну?!