Самозванец и гибельный младенец

Повернув, как было сказано ему, налево, задумался Бессонко – и не заметил, как оказался на выгоревшей в прошлом году пустоши, а отсюда до Бакаева шляха два шага. На самом же деле, отшагать пришлось куда побольше, и сначала разведал он, нет ли на шляху подорожных, тогда только вышел на знаменитый Бакаев шлях. Оказалась большая дорога широкой, а утоптанной плотно, совсем как узкая звериная тропка к водопою. Виднелись на ней многие выдавленные полосы – наверняка, следы от колес. Не довелось еще Бессонке увидеть ни колесо, ни повозку, и вообще о многом в мире людей знал он пока только понаслышке.

А вот над лесом показался и шест с охапкой сена на верхушке. Стало быть, Анфискина корчма уже рядом. Однако тетя Зеленка строго настрого приказала сначала удостовериться, что в корчме не хозяйничают разбойники или ляхи-жолнеры. Для этого надо залезть на курган, стоящий слева от Бакаева шляха и наискосок от корчмы, и все на корчемном дворе хорошенько высмотреть. «И еще, – сказала русалка, хлюпнув бледно-зеленым носиком, – найдешь там каменную бабу, с вершины кургана сброшенную. Окажи ей почтение, не забудь». И с чего бы это у тети Зеленки глаза оказались тогда на мокром месте?

Вот и курган. Мигом взлетел бы Бессонко на его макушку, если бы не разглядел в густой траве сброшенное с вершины какими-то нечестивцами каменное изваяние мужика с чашею в руке и при сабле у пояса. Тогда встал он рядом с идолом на колени и на всякий случай помолился Велесу. Потом вскарабкался на вершину, взглянул, наконец, с высоты на корчму – и разинул в изумлении рот.

В жизни не видал Бессонко таких огромных и роскошных палат, сотворенных человеческими руками – да и где мог бы увидеть? Родился он на лесном Серьгином хуторе, и почти тотчас же Лесной хозяин подменил его своим младенцем, а Бессонка забрал себе. Лето проводил он в лесу, зиму – в теплой берлоге лешего и считал себя его сыном, пока в прошлом году лютые иноземцы не уничтожили Серьгин хутор, не убили настоящую мать его Марфу, а там и мститель погиб – отец Бессонка охотник и колдун Сопун. Тогда Лесной хозяин и открыл Бессонку, кто были его настоящие родители, и пообещал отпустить к людям через полгода, тем несказанно огорчив подростка. В утешение пообещал научить некоторым хитростям, людям неизвестным ¹.

В усадьбе Анфиски-корчмарки поразила подростка прежде всего сама придумка выгородить частоколом в лесу свое, человеческое пространство для жилья. Любопытно, спрашивали ли строители разрешения у Лесного хозяина и заплатили ли ему отступное? Удивительна была и огромная изба на два жилья, нижнее и верхнее. Не боятся ли живущие в верхней избе упасть на землю? И как они туда попадают, если вход есть только у нижней избы?

Возле этой огромной избы закопан в землю давешний высокий шест с пучком сена на конце. Бессонко знал, что это знак для проезжающих Бакаевым шляхом: тут кормят, поят и спать укладывают за деньги, мелкие кругляши, иногда блестящие. В предназначении разбросанных за огромной избою построек поменьше следовало разобраться впоследствии. Вон колодец с журавлем, такой же на Серьгином хуторе стал братской могилой для всех родичей Бессонка. Из окошка одного из бревенчатых домиков тянется дым – значит, это, судя по рассказам Зеленки-русалки, поварня, а вот длинное строение с двумя телегами перед нею – конюшня, небось. Бессонко принялся было во все глаза рассматривать замечательные устройства, придуманные людьми для того, чтобы возить на смирных лошадях грузы и ездить самим, однако понял, что просто тянет время. Ведь опасных людей на хуторе не обнаружилось.

Пора ему идти к тете Анфиске-корчмарке и проситься у нее пожить. Бессонко вздохнул, встал с камешка и отряхнул зеленый, из крапивы вытканный кафтан, с запахнутой, как у леших водится, левою полой на правую. Скатился с кургана, прошел, ног под собою не чуя, укатанными колеями большой дороги. Вот и забор, а вон в нем ворота для лошадей, а рядом и калитка для людей. Все, как рассказывала тетя Зеленка. Тут же о жерди калитки со стороны двора ударилось крепко сбитое звериное тело, звякнуло железо, рычание сменилось злобным лаем.

А вот о цепном псе тетя Зеленка не предупреждала. Что ж, невелика беда.

Поздняя осень полугодом ранее. В Черном лесу, у старого дуба, под ветвью с висельниками

Каша, беглый надворный казак князя Острожского, стал упырем. Что он последним остался в живых, никак нельзя сказать: не живой он был, конечно, однако землю, в отличие от своих товарищей, топтал по-прежнему.