Когда вы приезжаете надолго, важно разведать, где лучше покупать алкоголь. Как правило, где-нибудь неподалеку найдется Nicolas – сеть торгующих алкоголем магазинов, которая очень даже ничего, если продавец будет англичанин, не выговаривающий несколько шипящих и путающий все «эр» и «эль» родного языка. Я обожал этого сомелье, очень хорошо разбиравшегося в вине и говорившего ровно то, что ты хотел от него услышать. При этом, как говаривала Анна Андреевна Ахматова, не было никакой неловкости. Милую парижанку, которая к рагу с бараниной выбирала «Каор», ставя обратно на полку «Сент-Эмильон», на который она сначала положила глаз, он отечески поощрял фразой: «Бон суа». Заезжих личностей типа меня он привечал не без снисходительности, но подчеркнуто благожелательно. Тогда в отношении вина я был безъязык и, как ни заучивал слова и выражения о сильных мясах и сильных винах, едва начинал обсуждать с сомелье, что бы сегодня купить, тут же превращался в медведя на льду или в того профессора, что, простыв в Нью-Йорке, на предложение обратиться к врачу ответил: «Разве что к ветеринару, ведь я тварь бессловесная». Со временем ко мне привыкли, как к группе клоунов из кочующего по городам и весям цирка, которая до работы объявляется в барах и лавках. Я представлял собой небезынтересного персонажа.
Во-первых, мой французский был с нарочито спрятанным русским акцентом и на что он казался похожим парижскому англичанину – вопрос на засыпку. Во-вторых, об алкоголе по-французски я говорил уверенно, но боюсь, что для окружающих это были слова с последней прямотой, особенно когда я начинал жестикулировать, чтобы не быть голословным. Хитроумные описательные выражения, которые я на ходу придумывал, не зная нужного слова, могли навести сомелье на мысль, что я потомственный составитель кроссвордов в четвертом поколении или секретарь члена парламента, работа которого состоит в том, чтобы ежедневно давать населению ответы на его, населения, животрепещущие злободневные вопросы.
В-третьих, мои ежедневные посещения Nicolas не оставляли ни малейших сомнений в том, что алкоголь для меня – область узких исследовательских интересов. Я был движим убежденностью в том, что мне должно быть внятно все. Свои научно-практические разработки я начал с полок с правой стороны от входной двери, сразу как войдешь в магазин. В этой секции стояли вина Луары. Сомелье надо отдать должное: он никак не дал понять, что планомерная, ото дня ко дню закупка вина этой земли не кажется ему разумным способом ознакомиться с винной географией региона. Ни одним «эр» он не показал, что я встал на торную дорожку. Ни один шипящий не был произнесен как ехидный намек на то, что таким образом я могу только проставить галочки по всей таблице, но разбираться в вине не начну. Тогда я сам начал понимать, что поступательный метод не приносит ощутимых результатов и нужно действовать либо столь же решительно и максимально необдуманно, продолжая начатое, либо применить к ситуации правило правой руки. Рассудив по-мужски, я выбрал первое и, приходя каждый день в Nicolas, стал метаться из одного угла магазина в другой, хватая то розовое из долины Вар, то Crémant d’Alsace, не обсуждая, с чем я буду поглощать эти жидкости и всякий раз внося новые рацпредложения в представления о том, в какое время суток что следует пить. Перед обедом я покупал тяжелое, нагоняющее сонливость бордо, вечером нежный сильванер. Как-то, завершая утреннюю прогулку, я зашел в Nicolas в районе десяти, чтобы потом до вечера не выходить из дома, и купил бутылку кальвадоса. Сомелье пробил чек, протянул мне пакет с бутылкой и не без опаски, впрочем, с уважением и достоинством сказал: «Бон жугне, мфье».
Так я познавал безбрежный океан вина. Это было увлекательное долгое путешествие, в котором мне довелось встретиться с прекрасными человеческими личностями, научившими меня ценить дружбу, чужой труд и обладать чувством такта даже тогда, когда уже мало кому это приходит в голову. И если бы сомелье был девушкой, даже дурнушкой, мы образовали бы с ней надежную ячейку общества, потому что душа у него была светлая, а взгляд кроткий, ласковый, полный человечности. Этому не суждено было случиться. В том, что во Франции в винных лавках работают только мужики, есть какая-то гендерная безысходность. Между прочим, на моей богоспасаемой родине до последнего времени алкоголем торговали обычно тетки, и только если повезет – миловидная девушка. Недавно и у нас появились сомелье, приставучие, как студенты во время сессии. В стране одной победившей, но не до конца, и многих проигранных революций следовало бы еще раз задуматься над тем, как все-таки несправедливо создан мир.