Самосожжение

Но к моменту знакомства с Алиной, о чем и хотел теперь вспомнить Гей, это его размышление, пожалуй, не имеет никакого отношения.

Момент знакомства, а вместе с этим и момент любви случился.

Момент любви?

Или что это было тогда?

Нереальное состояние.

Алина, которую Гей уже мог называть по имени, стояла в полуметре от него, и он видел и не видел ее, сам говорил и говорил — о чем? бог весть! — с их общей приятельницей, которая и не подозревала, наверно, какую бомбу подложила под всех четверых сестриц эта девочка, Алина, но в то же время Гей как бы и не с приятельницей вовсе говорил, а только с Алиной, каждое слово — для нее, каждая интонация, жест — для нее, но при этом никакого актерства, конечно; у него бы не хватило на это ни сил, ни умения, он был само естество, но — закомплексованное, как говорят и пишут, закомплексованное в данной ситуации от присутствия Алины.

Закомплексованное естество?

Состояние странное.

Но, может быть, это и есть любовь с первого взгляда?

В том, что она уже в нем была и что вызвала ее Алина, никто другой, Гей не сомневался.

То есть он просто и не думал тогда об этом.

Как, впрочем, ни о чем другом.

Такие дела.

Одна старая армянка сказала об этом странном состоянии еще короче: «Амок».

Хотя она имела в виду не самого Гея, а его сына Гошку.

И пока была задержка с лифтом, а бедный Адам сел писать семейную весточку старшему сыну, солдату, Гей тотчас вспомнил своего сына Гошку.

Точнее, все то, что было совсем недавно, когда Гошка влюбился, и тоже впервые.

О, это было не менее странное, видимо, состояние влюбленного, но, однако, насколько же непохожее на то состояние, в котором тогда, более двадцати лет назад, оказался сам Гей!

Амок с оттенками?

Ведь Гей впервые увидел тогда Алину, и она почудилась ему феей в розовом, а Гошка знал Юльку уже два года, знал как облупленную, и она поначалу не только не нравилась ему, но была как бы даже не совеем приятна, он видел, что она некрасива, неумна, чересчур кокетлива, избалованна — просто не самое лучшее чадо тех родителей, которые дружат с отцом и матерью Гошки, какая уж там фея!.. И это чадо нужно волей-неволей воспринимать в рамках семейной вежливости. Но зато какие страсти разыгрались потом!

Однако Гей, пожалуй, отвлекся.

Возможно, в ход пошли совсем не те атомы и молекулы.

Как бы овладевая методом — пока еще не поточным — принудительной повторяемости, он хотел воссоздать из атомов и молекул — судя по всему, хорошего, яркого цвета — свой, а не Гошкин момент первой любви.

Тем более что кабины лифта все еще стояли наверху.

Что касается момента знакомства, а стало быть, и момента любви, Гей не помнил каких-то реалий, скажем, внешнего вида Алины, деталей ее туалета, если то, в чем она тогда была, называлось туалетом.

Но помнил только то, что перед ним была та самая девушка, которую накануне он видел в дэка на балконе.

Которая в этот раз не была в розовом.

Уж это он видел во всяком случае!

Но цвет не имел теперь ни малейшего значения.

Она и выглядела совсем иначе.

Какая разница?

Впрочем, каким-то краем памяти, как бы вовсе не его собственной, а взятой напрокат, а потому услужливо подсовывающей совсем не те перфорированные ленты — атомы и молекулы? — Гей вдруг вспомнил сейчас то, что к Алине, той Алине, которую он воссоздавал в заданном цвете, не должно было относиться, потому что выклинивалось из образа любви…

Он вспомнил вот что.

Да, Алина в тот вечер была в белой кофточке и в какой-то юбке, и волосы у нее были хотя и не темные, нет, как иногда казалось позднее, но и не светлые, как уверяет порой сама Алина.

И почему-то ему казалось иногда, что и голос у нее был совсем не мягкий, не грудной…

Кто-то время от времени приглашал ее на танец.

Гей умолкал, встревоженно глядя на приятельницу.

И Алина, как бы угадывая его волнение, иногда отказывала претенденту на тур вальса, танго или чего там еще Гей не слышал даже музыки.

Но почему он сам не приглашал Алину?

Его обуял незнакомый страх.

Он будто не видел со, но уж она-то успела понять: видел, еще как видел!

И тем не менее принимала приглашение очередного претендента на танец.

Нет, вовсе не злила Гея, не раззадоривала, просто шла танцевать — и все.

Она любила танцы и была разборчива в партнерах, сказала она Гею позднее. И если бы кто-то, подумал Гей, понравился ей в тот момент чуть больше, чем он, в котором хоть что-то все же заинтересовало ее — привычка смущенно держать палец возле губ, сказала она потом, и он ужаснулся: с каким идиотским видом стоял он тогда перед нею! — Алина, как знать, не поднялась бы к ним на балкон после танца, но она поднималась всякий раз и заставала Гея с общей приятельницей все там же, где и оставляла их как бы на время, хотя могла оставить и навсегда, и Алина уже не могла не видеть, что Гей хранил ей свою верность, а приятельницу никто и не думал приглашать, и у Алины был повод вернуться на прежнее место, и, по сути дела отвергнутый, очередной кавалер отставал от нее, теряясь, возможно, в догадках относительно Гея, который заметно оживлялся при виде Алины, воскресал из мертвых.

Кажется, приятельница тут и догадалась.