Самолет без нее

Судья Ледриан чувствовал себя неуютно — он был шапочно знаком с Карвилями, сталкивался с представителями этого семейства на паре-другой парижских вечеринок, собирающих в роскошных залах османских домов сотни приглашенных. Я пытался поставить себя на его место. Должно быть, его мозг свербила одна и та же настойчивая мысль: «Только бы девочка оказалась внучкой де Карвиля! Иначе я буду в полном дерьме…»

Один шанс из двух. Орел или решка.

На первый взгляд монета не собиралась падать нужной стороной.

Годы спустя, когда я познакомился с судьей Ледрианом, он выглядел в точности так же, как в те времена: строгий, подтянутый, костюм безупречного кроя, лиловый шарф на полтона светлее галстука… Мне казалось непостижимым, как этот человек мог внушать доверие пережившим душевную травму детям и добиваться от них откровенности. Ледриан позаботился о том, чтобы записать заседания комиссии на видео. Он передал мне все пленки — о том, чтобы ответить отказом Карвилям, и речи не шло. Поэтому я гарантирую точность информации, подтвержденную и картинкой, и звуком. Зато в отношении приговора оставляю за вами право на собственное суждение.

— Постараюсь быть по возможности кратким, — заговорил Ледриан. — Мы все торопимся, не так ли? Начну со сведений, касающихся Лизы-Розы де Карвиль. Девочка родилась в Стамбуле чуть меньше трех месяцев назад. По-настоящему ее знали только родители, однако Александр и Вероника де Карвиль взяли в самолет, совершавший рейс по маршруту «Стамбул — Париж», абсолютно все, что имело к ней отношение. Игрушки, одежду, фотографии, лекарства, медицинскую карту. И все это сгорело. Сен-Симон, вам удалось добыть какие-либо свидетельства с турецкой стороны?

Из микрофона стоящего на столе телефона, включенного на громкую связь, раздался гнусавый голос посольского спецслужбиста:

— По большому счету, нет. Кроме нескольких турецких слуг, видевших Лизу-Розу через непрозрачную противомоскитную сетку, единственный свидетель, способный провести опознание, — ее шестилетняя сестра Мальвина. Так что сами понимаете…

Ледриан уже нутром чуял, что дело принимает крайне неприятный оборот. Теряя контроль над ситуацией, он имел привычку вставать и поправлять на шее шарф, выравнивая его концы. Нечто вроде нервного тика. Разумеется, по какой-то необъяснимой причине проклятый шарф норовил сползти то вправо, то влево, даже если его обладатель сидел неподвижно. Комиссар Вателье наблюдал за манипуляциями судьи, едва пряча в бороде улыбку.

— Я имел долгую беседу с дедушкой и бабушкой Карвилями, — сообщил он судье. — В основном, конечно, с Леонсом де Карвилем. Они знали внучку только по смутным телефонным описаниям. Правда, у них есть фотография новорожденной Лизы-Розы, полученная по почте вместе с поздравительной открыткой…

— Что же дает эта фотография?

Комиссар Вателье чуть скривился:

— Практически ничего. Мать на снимке кормит ребенка грудью. Лизу-Розу видно со спины. Можно разглядеть шею, ушко, но это все.

Судья Ледриан судорожно дернул за правый конец шарфа. Н-да, похоже, дела у Карвилей обстоят неважно…

С вашего позволения, забегу немного вперед. В последующие недели Леонс де Карвиль созвал целую толпу самых уважаемых экспертов, которые пришли к единому мнению: ухо спасенной девочки в точности соответствует уху запечатленной на фотографии Лизы-Розы. Я лично внимательно изучил и отчеты экспертов, и саму фотографию и должен признать, что сделать на ее основании какой-либо вывод — положительный или отрицательный — можно было лишь при условии очевидной недобросовестности. Ледриана результаты экспертизы не удовлетворили, и он продолжал изучать генеалогию спасенного ребенка.

— А что насчет дедушки и бабушки Лизы-Розы с материнской стороны? — задал он вопрос.

Комиссар Монбельяра Вателье с грустью посмотрел на Эйфелеву башню, сиявшую огнями не хуже новогодней елки, заглянул в свои записи и сообщил:

— Вероника, мать Лизы-Розы, — четвертый ребенок в семье Бернье, проживающей в Квебеке. Всего у них семеро детей и уже одиннадцать внуков. С Александром Вероника познакомилась в Торонто, на семинаре по молекулярной химии, и после замужества практически перестала общаться с родственниками. Тем не менее Бернье вроде бы поддерживают Карвилей, хотя достаточно робко.

— Хорошо. Постараемся что-нибудь о них выяснить, — сказал Ледриан. — Теперь перейдем к Эмили Витраль. Здесь у нас, насколько мне известно, чуть больше свидетельств…

— Да как сказать, — вздохнул Вателье. — Ее медицинская карта, сумка с одеждой, соски-бутылки и прочие слюнявчики тоже сгорели. Вот что точно мне удалось установить: с рождения и до двухмесячного возраста дед с бабкой видели внучку пять раз, в том числе дважды в роддоме Дьеппа, в первую же неделю, и один раз — в день отъезда родителей девочки, когда Паскаль и Стефани заезжали к ним, чтобы оставить Марка. Девочка в тот раз спала.

Комиссар повернулся к доктору Моранжу. Тот заговорил:

— Я присутствовал при их визите в больницу Бельфор-Монбельяра. Когда им показали ребенка, Витрали его сразу узнали…