Самокрутка

Чрез месяц пир горой в палатах князя Лубянского дивил всю Москву... Опять сотни гостей наполняли гостиные дома, а густые толпы народа, угощаемые на широком дворе князя, заливали всю улицу как волны морские ... Князь справлял свадьбу внучки Агаши и второй раз праздновал свадьбу дочери. Две счастливые пары молодых принимали поздравления.

Около Рождества, стал известен в городе приговор над осуждёнными преступниками, замышлявшими государственный переворот в пользу принца Ивана.

Дело это было первое в летописи уголовных государственных дел, в котором высочайше повелено было производить следствие и чинить допрос без пыток и пристрастья.

Сенат, в полном собрании, при участии президентов всех коллегий, присудил: Семёну Гурьеву и Петру Хрущёву — отсечение головы, двум остальным братьям Гурьевым — каторжную работу, а остальных более или менее виновных в соучастии, лишив дворянства, чинов, имения, подвергнуть телесному наказанию и сослать на поселение.

Императрица смягчила приговор. Семён Гурьев и Пётр Хрущёв были сосланы в Камчатку, двое младших Гурьевых — в Якутск. Остальные лишились чинов и были высланы на поселение в разные места Империи, менее отдалённые.

Одновременно с этим, давно больная, Настасья Григорьевна скончалась, но в сознании, на руках сына, и знала умирая, что он не замышлял ничего против царицы.

Чрез несколько лет палаты князя Лубянского огласились весёлым смехом и шумом его правнучат, мальчиков и девочек Борщёвых и Хрущёвых. Прадед обожал малюток, исполнял все их прихоти и затеи и всегда называл их: "мои командиры". Часто и много шутил князь по тому поводу, что дети Борщёва приходились ему и внуками и правнуками, а детям Хрущёвым приходились не то двоюродными братьями и сёстрами, не то дядями и тётками...

— Живём мы, — говорил князь, — российской загадке в пример: шли полем вместе: брат с сестрой, муж с женой, да шурин с зятем? Сколько всех? Шестеро! То-то нет!

И хотя в доме было ровно двенадцать человек всей: семьи — князь в шутку насчитывал около тридцати.

— Все мы перепутались, — смеялся князь, — но живём, счастливо. Стало быть, Бог благословил!..