Самодержец

Вчера, 5 октября 1762 года, когда оставалось три часа до начала выдвижения десанта в направлении Гельсингфорса, были обнаружены неопознанные паруса. Казалось, десантная операция под угрозой срыва. У шведов был выгодный ветер, который мог позволить ловить русские корабли при построении. Да, такая атака со стороны противника была несколько авантюрная, но имела шансы на успех. По крайней мере, можно было бы попытаться сорвать русскую десантную операцию.

Когда Суворов увидел тех монстров, которые отправились на рандеву со шведским флотом, он непроизвольно выругался, да так, что некоторые матросы на Гангуте удивленно посмотрели в сторону сухопутного генерала, столь искусно владеющего «морской речью». Восемь пароходов и с ними еще два уродца, полностью бронированных и всего с десятью орудиями, устремились на врага. Устремились, конечно, не то слово, — бронелодки выдавали, в лучшем случае, семь узлов. Пароходы опекали своих «питомцев», и это было похоже, на стаю волков, окружившую крупную жертву. Стая медленно, не спеша, но неумолимо приближается к своей жертве. Именно жертве, пусть шведы и, как оказалось, пять кораблей англичан, еще не знают, что они обречены. Этими силами вряд ли получится разбить вражеский флот, но на пароходах были пушки, которые били вдвое дальше любых, что имелись на вооружении шведского флота. Правда английские пушки уже могли конкурировать с русскими, но не с КП-2.

— Что, Александр Васильевич, думаете, что самоубийственная атака? — спросил у Суворова адмирал Талызин, командующий Балтийским флотом и лично участвующий в десантной операции.

— Это, Иван Лукьянович, для меня все равно, что батальонным каре идти на неприятельскую линию, никак не меньшую половины дивизии, — сказал Суворов, после задумался, улыбнулся своим невероятным мыслям и продолжил. — Вот если бы самодвижущиеся, на паровом двигателе, кареты были на больших колесах, да полностью в броне, чтобы еще и пушку на крышу этому чудищу! Вот тогда можно и бить супостата.

— Да Вам бы сказки писать, Александр Васильевич, — Талызин рассмеялся от сказанной генералом нелепицы.

Между тем, русские пароходы подошли на предельную дальность выстрела из новых пушек и споро начали открывать огонь. Бронелодки устремились вперед. Вновь не то слово. Эти корабли не могли быть стремительными, но они двигались по направлению к врагам. Чуть ближе, чем за километр до первого вражеского вымпела, остановились и бронелодки.

Неприятельские корабли, заприметив две цели, что были ближе и до которых хоть и не все, но некоторые орудия могли добить, начали засыпать бронированные лодки ядрами. Скорее всего, внутри этих русских кораблей было неприятно и сильно громко. Могло быть и безумно дымно, благо порох на бронелодках применялся исключительно бездымный, которого очень мало из-за недостаточного производства аммиака. Но пироксилин и бездымный порох накапливался уже более четырех лет кряду, после изобретения этих веществ.

Аммиак — вот главная проблема, не позволяющая снабжать армию хотя бы на треть бездымным порохом. Как не пытается группа ученых, совместно с исследовательским Центром паровых двигателей сделать агрегат для синтеза аммиака, все еще приходится производить и пироксилин и бездымный порох чуть ли не кустарным способом. Но на оснащение артиллерии на бронелодках хватит, как и спецгруппам стрелков.

Тем временем, пять английских фрегатов выделились из состава объединенного шведско-английского флота. Англичане, видимо, хотели, чтобы их ядра имели больше шансов попасть в непонятных и странных чудищ в металле, и не на излете.

— Иван Лукьянович, сейчас же наши пароходы окажутся под накрытием вражеской артиллерии! Я заметил сколь далеко добивают неприятельские пушки, — заметил Суворов, начиная нервно перебирать ногами и ходить по кругу.

— Не волнуйтесь вы так, Александр Васильевич, мне Румянцев Петр Александрович лично поручил вас доставить в Гельсингфорс живым и веселым. А какое тут веселье, если вы так переживаете? В нашем штабе люди не зазря жалование получают. Все просчитано и ранее отработано. Мы предполагали противодействие. Неприятель должен уйти и пытаться бить нас уже, когда станем в построение на конвой. Для того идем ночью, чтобы не били. А туту… так наш боевой флот все еще не вступил в бой, — объяснял Талызин, пребывая, по крайней мере, внешне, в спокойствии.

— Неуютно, признаться, на море. Все же я твердь предпочитаю, — сказал Суворов.

— Становятся на ветер! — выкрикнул капитан «Гангута».

Действительно, пароходы расправили свои немногие паруса, трубы стали выпускать еще больше дыма, корабли рванули вперед, на врага. В этот раз действительно движение пароходов казалось стремительным. Талызин улыбался, понимая, что теперь происходит. Пароходы просто заходят в, так сказать, «мертвую зону», где английские и шведские корабли имели меньше всего возможностей для нанесения урона. Пароходы оказывались более маневренными и эта независимость от ветра, особенно, как сейчас, когда ветер оказывался чуть больше, чем штиль, давала неоспоримое преимущество.