— Без обид, брат, но легче пересчитать тех, кому не была выгодна. Быстрее будет, — подал знак Караму, а тот подтолкнул коляску к машине.
— Не трогайте! — рявкнул предупредительно. — Я сам.
— Самир Камалович, я помогу только, — помощник попытался протянуть к Самиру руки, за что тут же отхватил увесистую оплеуху.
— Ты что, не понял меня? Я сам! — схватившись за поручни, резко переместил тяжесть тела на руки и завалился в салон. Уже лучше. Быстрее.
— Ну ты упрямый, — Архан уселся рядом, откинулся на подголовник. Сабур когда-то считал, что быть неходячим (слово «инвалид» почему-то не давалось) — не стыдно. Пока сам не сел в коляску. Теперь чувствовал себя беспомощным дерьмом, что изрядно бесило. — Это же не навсегда, чего ты так паришься?
Он боялся. Хотел найти Настю и скорее её увидеть, но присутствовал страх увидеть в её глазах жалость и разочарование. Или даже сожаление, что он жив.
— Кто там дальше по списку, спрашиваю?
— Да вроде всех уже прошерстили. Знаешь, Ворох устанет подметать за нами. Может, притормозишь пока? Жена твоя жива — это понятно. Завещание уже вступило в силу. Она ничего не продала, а значит, скоро вернётся сама. А мы будем её ждать.
***
— Не понимаю, зачем нужна эта показуха?
— Вот ради показухи и нужна. Тебе пора выходить в люди. Я знаю, что тяжело, но… Ты должна, Настя. Так ты быстрее излечишься.
Излечиться… Пожалуй, это было бы славно… Потому что каждый день, вспоминая день родов, я рву свою душу в клочья. День, когда я должна была стать счастливой. Но случилось то, чего предвидеть не могла. Не хотела, вернее…
— И что ты предлагаешь? Напялить свадебное платье и притвориться счастливой невестой?
— Да. Именно это я и предлагаю, дорогая, — Захар поставил передо мной чашку с ромашковым чаем. Без чая я теперь не засыпаю. Да и с ним, в общем-то, тоже нет. — Все должны увидеть, какая ты счастливая и какой замечательный у тебя муж, — ослепительно улыбнулся. — Чтобы ни одна скотина не нарисовала себе во влажных мечтах, что тебя можно обидеть. — Пора, Настя. Помнишь? Вперёд и только вперёд!
***
Я слышала его крик. Слышала… Мне так казалось. На самом деле мой сын не издал ни звука. Я хотела верить, что все не так… Однако, сейчас, спустя время, понимаю, что тот кошмар — самая настоящая правда. Мой малыш, моя надежда…
Не забуду свои роды никогда. Они были ужасно тяжёлыми и долгими, а я не верила в то, что они когда-нибудь закончатся. Не в боли дело, разумеется. В нём. В моём маленьком комочке счастья, которого я лишилась…
Щёки обжигает солёной влагой, и я ступаю босыми ногами на зелёную траву. Подставляю лицо ласкающим лучам солнца, но ему не высушить моих слёз. Моё горе мог унять лишь один человек, но и он покинул меня.
Рядом осторожно шагает Амур — белоснежный щенок, которого я перед родами нашла на улице. Он был такой одинокий, всеми брошенный и забытый. Моё сердце сжалось от жалости, и в ту же минуту у малыша появился дом.
— Сегодня я выхожу замуж, Амур. Ты рад за меня?
Щенок неуверенно виляет хвостиком, а в глазах сомнение.
— Да знаю я. Знаю… Но Самиру уже всё равно. У меня ничего не осталось, а так хоть дело его продолжу. Да и устала я прятаться, Амур. Хватит.
Малыш вздыхает, падает пузиком на траву и поджимает под себя лапки. Он всегда грустит, когда грустно мне. В кармане брюк взрывается трелью мобильный, но я не спешу отвечать. Я знаю, это звонит Захар, чтобы меня поторопить. Но так хочется побыть ещё в своём мире, где я в последнее время прячусь, как в коконе. Мне здесь комфортно. Уютно.
Захар не унимается, и мне приходится нажать на кнопку принятия вызова.
— Я почти готова. Дай мне пять минут.
— Хорошо, — звучит понимающе, и я слабо улыбаюсь.
— Ну вот, Амур. Пора.
***
Утро поражает меня лёгкостью и отсутствием отёков. Неужели начинаю приходить в себя? Хотелось бы… Я ведь теперь не одна. Я должна быть сильной, чтобы защитить свою красавицу.
Да, у меня родилась девочка, хотя по результатам УЗИ я ожидала мальчика. Моё маленькое чудо, моя красавица. Она так похожа на Самира, что сердце заходится. Первое время я ужасно боялась, что Елисеев с ней что-то сделает. Он ведь одержим своей ненавистью к Самиру. Я не могла спать и есть, ни на минуту не отходила от неё. Первые дни Денис пытался приблизиться к Лизе, но я устраивала истерику, и он отступал. В итоге он перестал подходить к кроватке, и я немного расслабилась. Стало легче. Елисеев, конечно, подонок и убийца, но едва ли станет мстить ни в чём не повинной малышке.
Кормлю проснувшуюся кроху, укладываю в кроватку. Улыбаюсь, поглаживая маленькую головку, покрытую тёмным пушком.
— Мамина радость. Какая же ты у меня красотка. Сколько сердец разобьёшь — не счесть. Вся в своего папу.
Лиза причмокивает губками, изображает что-то вроде улыбки. И внутри разливается тепло. Такое успокаивающее, такое светлое чувство вселенского счастья.
Выхожу из комнаты и уже по инерции следую на кухню. Мне кажется, я даже смирилась со своей ролью безмолвной жертвы. Только иногда пытаюсь сопротивляться, чтобы не забыть, не потерять ту Свету, которая всегда шла против злого рока.