Самарканд

От реки и озер по вечерам поднимается густой вязкий туман, но, так и не добравшись до горных вершин, останавливается на полпути. И тогда замок Аламут превращается в остров в океане облаков. А снизу кажется, что вот это и есть обитель джиннов.

На местном диалекте Аламут означает «урок орла». Рассказывают, будто бы один князь пожелал возвести здесь крепость, чтобы стать хозяином округи, и выпустил обученного орла. Тот, полетав по небу, опустился на эту скалу. Князь понял, что лучшего места для крепости не сыскать.

Хасан Саббах уподобился орлу. Обойдя всю Персию в поисках пристанища, где бы он мог собрать своих единомышленников, и памятуя об уроке, полученном в Самарканде, он сделал вывод: овладеть большим городом недостаточно, все равно придется вступать в неравный бой с сельджуками, поэтому нужно искать что-то иное — некий горный, недоступный кряж, на котором и обосноваться, впоследствии действуя оттуда по всем направлениям.

Пока в Исфахане победно развевались стяги, захваченные в Заречье, Хасан пробирался по горным тропам. Оказавшись в окрестностях Аламута, завидя издали крепостные стены, он словно получил откровение свыше: здесь и только здесь придет конец его блужданиям и вознесется его царство.

До прихода Хасана Аламут представлял собой обычное укрепленное место, каких немало на свете, с поселением, состоящим из военных, мастеровых и крестьян с их семьями. Коменданта, назначенного великим визирем, бравого вояку по имени Махди л’Аляуит, больше всего занимало, хватит ли воды для полива да каков будет урожай орехов, винограда и гранатов. На его сон никак не влияли потрясения во всех остальных частях империи.

Хасан начал с того, что заслал верных людей, уроженцев этих мест, в гарнизон для проведения там подрывной работы. А несколько месяцев спустя те доложили ему, что все готово для того, чтобы он явился сам. Переодевшись по своему обыкновению в платье суфийского дервиша, он стал бродить по крепости, что-то прикидывая. Комендант принял святого человека и спросил, зачем тот пожаловал.

— Мне бы вашу крепостцу, — отвечал дервиш.

Комендант улыбнулся, а про себя подумал: «А святой отец не лишен чувства юмора». Однако выяснилось, что гость вовсе не шутит.

— Я пришел взять это укрепленное место, все солдаты гарнизона на моей стороне!

Что из этого вышло? Надо признать, нечто неслыханное и неправдоподобное. Историки, ознакомившись с хрониками этой поры, в частности с рассказами исмаилитов, никак не могли поверить, что это не было мистификацией.

Вот как было дело. К концу XI века, а если точнее, 6 сентября 1090 года, гениальный основатель ордена ассасинов Хасан Саббах вот-вот собирался прибрать к рукам крепость, которой в последующие сто шестьдесят шесть лет предстояло превратиться в штаб-квартиру самой страшной в истории человечества секты.

Сидя напротив коменданта, он, не повышая голоса, все твердил ему:

— Я пришел взять Аламут.

— Эта крепость дана мне султаном. Я заплатил, чтобы получить ее!

— Сколько?

— Три тысячи золотых динар!

Хасан Саббах взял лист бумаги и написал: «Соблаговолите уплатить Махди л’Аляуиту сумму в три тысячи золотых динар за крепость Аламут. Да хранит вас Господь». Комендант сомневался, что подпись этого человека в монашеском одеянии чего-то стоит, однако по прибытии в город Дамгхан без всяких проволочек получил свои деньги.

XVIII

Когда новость о переходе Аламута во вражеские руки достигла Исфахана, особого интереса она не вызвала. Город жил захватывающим поединком: кто кого? Низам дворец или дворец Низама. Теркен Хатун не простила визирю военную операцию, проведенную против своей родовой вотчины. И насела на Маликшаха с требованием избавиться поскорее от всесильного визиря. То, что султан по смерти отца имел наставника, было в порядке вещей, ведь ему исполнилось в ту пору семнадцать лет, но теперь, когда он стал тридцатипятилетним зрелым мужем, он не мог до бесконечности оставлять все государственные дела в руках своего ата, настало время показать, кто хозяин империи! Таковы были ее доводы. К тому же недавние события в Самарканде доказали, что Низам злоупотреблял властью, обманывал своего повелителя и на глазах целого света обращался с ним как с мальчишкой.

Случай помог Маликшаху преодолеть сомнения, которые у него еще оставались и не позволяли ему решиться на последний шаг. Низам назначил губернатором Мерва своего собственного внука. Заносчивый юнец, верящий в незыблемость дедова положения, позволил себе нанести публичное оскорбление престарелому турецкому эмиру. Тот в слезах явился к Маликшаху, который, выйдя из себя, послал Низаму прямо во время заседаний правительства записку следующего содержания: «Ежели ты мой помощник, ты должен повиноваться мне и запретить своим близким оскорблять моих людей; ежели ты считаешь себя ровней мне, соратником, делящим со мной власть, я приму соответствующее решение».