Папе оказалось достаточно одного взгляда на прекрасного монаха: он сейчас же понял, что молодой человек вот-вот лишится чувств.
Он протянул ему руку и сказал:
– Будьте мужественны, сын мой. Какой бы проступок, какой бы грех, какое бы преступление вы ни совершили, Божье милосердие превыше любой людской несправедливости.
– Как всякий человек, я, разумеется, грешник, о, святой отец, – отвечал доминиканец, – но если я и не без греха, то уверен, что уж проступка, а тем более преступления я не совершал.
– Да, мне показалось, что ваш прославленный покровитель упомянул о том, что вы пришли просить за отца.
– Да, ваше святейшество, я в самом деле пришел за этим.
– Где ваш отец?
– Во Франции, в Париже.
– Что он делает?
– Осужден правосудием или, вернее, людской злобой и ожидает смерти.
– Сын мой! Не будем обвинять судивших нас, Господь сделает и осудит их без обвинения.
– А тем временем мой невиновный отец умрет.
– Король Французский – религиозный и добрый монарх.
Почему вы не обратились к нему, сын мой?
– Як нему обращался, и он сделал для меня все, что мог.
Он приостановил меч правосудия на три месяца, чтобы я успел сходить в Рим и вернуться обратно.
– Зачем вы явились в Рим?
– Припасть к вашим стопам, отец мой.
– Не в моей власти земная жизнь подданных короля Карла Десятого. Моя власть распространяется лишь на духовную жизнь.
– Я прошу не милости, но справедливости, святой отец.
– В чем обвиняют вашего отца?
– В краже и убийстве.
– И вы утверждаете, что он непричастен к обоим преступлениям?
– Я знаю, кто вор и убийца.
– Почему же не открыть эту страшную тайну?
– Она не моя и принадлежит Богу: она была открыта мне на исповеди.
Доминик с рыданиями упал к ногам святого отца, стукнувшись лбом об пол.
Леон XII посмотрел на молодого человека с чувством глубокого сострадания.
– Вы пришли сказать мне, сын мой?..
– Я пришел у вас спросить, о, святейший отец, епископ Римский, Христов викарий, Божий служитель: должен ли я позволить своему отцу умереть, когда вот здесь, у меня на груди, в моей руке, у ваших ног лежит доказательство его невиновности?
Монах положил к ногам римского папы завернутую в бумагу и запечатанную рукопись г-на Жерара, собственноручно подписанную им.
Продолжая стоять на коленях, он протянул руки к манускрипту и поднял умоляющий взгляд к папе; глаза его наполнились слезами, губы тряслись – он с нетерпением ждал ответа своего судьи.
– Вы говорите, сын мой, – взволнованно проговорил Леон XII, – что в ваши руки попало доказательство?
– Да, святой отец! От самого преступника!
– С каким условием он вручил вам это признание?
Монах простонал:
– Предать гласности после его смерти.
– Дождитесь, пока он умрет, сын мой.
– А как же мой отец… Отец?..
Папа римский промолчал.
– Мой отец умрет, а ведь он ни в чем не повинен, – разрыдался монах.
– Сын мой! – медленно, но твердо выговорил папа. – Скорее погибнут один, десять праведников, весь мир, чем догмат!
Доминик поднялся. Его захлестнуло отчаяние, однако внешне он оставался невозмутим. Он презрительно усмехнулся и проглотил последние слезы.
Глаза его высохли, словно перед его лицом пронесли раскаленное железо.
– Хорошо, святой отец, – сказал он. – Я вижу, в этом мире мне остается надеяться только на себя.
– Ошибаетесь, сын мой, – возразил папа. – Вы не нарушите тайны исповеди, однако ваш отец будет жить.
– Уж не вернулись ли мы в те времена, когда были возможны чудеса? По-моему, только чудо способно теперь спасти моего отца.
– Ошибаетесь, сын мой. Вы ничего мне не расскажете – тайна исповеди для меня так же священна, как для других, – однако я могу написать французскому королю, что ваш отец невиновен, что я это знаю. И если это ложь, я возьму грех на себя – надеюсь, Господь меня простит – и попрошу у него милости.
– Милости! Неужели вы не нашли другого слова, святой отец; впрочем, иначе действительно не скажешь: именно «милость». Но милость оказывают преступникам, мой же отец невиновен, а для невиновных помилования быть не может. Значит, мой отец умрет.
Монах почтительно поклонился представителю Христа.
– Подождите! – вскричал Леон XII. – Не уходите, сын мой.
Подумайте хорошенько.
Доминик опустился на одно колено.
– Прошу вас о единственной милости, святой отец: благословите меня!
– С большим удовольствием, дитя мое! – воскликнул Леон XII.
Он простер руки.
– Благословите in articulo mortis7, – пробормотал монах.
Папа римский заколебался.
– Что вы собираетесь делать, дитя мое? – спросил он.
– Это моя тайна, святой отец, еще более глубокая, священная и страшная, чем тайна исповеди.
Леон XII уронил руки.
– Я не могу благословить того, кто меня покидает с тайной, которую нельзя открыть викарию Иисуса Христа, – возразил он.
– В таком случае прошу вас за меня помолиться, святой отец.
– Ступайте, сын мой. Это я могу вам обещать.
Монах вышел так же твердо, как робко вошел.
Папе римскому изменили силы, и он рухнул в деревянное кресло, пробормотав:
– Господи! Не отступись от этого юноши! Он из породы мучеников!
XI.
Торре-Вергата
Монах медленно вышел от папы.