Читаем Сальватор. Том 2 полностью

– Монсеньер Коллетти, – бесстрашно продолжала маркиза де Латурнель, – сам выбрал того, кто должен его сменить. Имею честь представить вам господина аббата Букмона, который во всех отношениях является достойным преемником покидающего нас святого человека.

Аббат Букмон встал и угодливо поклонился княгине, однако труд его был напрасен: безразличная ко всему черкешенка лишь в другой раз покачала головой.

Маркиза взглянула на своего спутника и кивнула на княгиню с таким видом, словно хотела сказать: «Только посмотрите на эту идиотку!»

Аббат возвел к небу очи, словно отвечая: «Да сжалится над нею Господь!» – после чего снова сел, полагая, что ни к чему стоять, раз княгиня этого все равно не видит.

Зато маркиза покраснела от нетерпения, она шагнула к оттманке и, сев в ногах у княгини, заглянула ей в лицо.

Затем она поманила пальцем аббата Букмона, тот снова встал и подошел к ней.

– Вот, – проговорила г-жа де Латурнель и подтолкнула священника к оттоманке, – это господин аббат Букмон, соблаговолите ответить, согласны ли вы на то, чтобы он стал вашим исповедником?

Черкешенка медленно открыла глаза и в двух шагах от своего лица вместо непорочного ангела из своих снов увидела господина в черном, которого она приняла за собственного могильщика.

Она вздрогнула, потом вгляделась в аббата и улыбнулась.

Но сколько горечи было в этой невеселой улыбке! «Смерть не так уж безобразна», – подумала, очевидно, в эту минуту княгиня.

Она продолжала молчать.

– Да или нет, княгиня?! – потеряв терпение, вскричала маркиза. – Вы принимаете господина аббата Букмона вместо монсеньора Колетти?

– Да, – глухо пробормотала княгиня, всем своим видом будто говоря: «Я приму все, что пожелаете, лишь бы вы оба убрались и дали мне спокойно умереть».

Маркиза просияла. Аббат Букмон счел, что настало время привлечь словом внимание княгини, не реагировавшей на его пантомиму. Он затянул нудную проповедь; княгиня терпеливо выслушала ее от начала до конца, потому, вероятно, что пропускала слова аббата мимо ушей: она была по обыкновению поглощена внутренней работой, происходившей у нее в душе Маркиза де Латурнель сказала: «Аминь», набожно перекрестилась и подступила к княгине еще ближе, в то время как аббат Букмон отошел в сторонку.

– Ваша судьба, – произнесла маркиза, искоса поглядывая на умирающую, – находится отныне в руках господина аббата.

Когда я говорю «ваша судьба», я подразумеваю всех членов вашей семьи Вы носите славное имя тех, кого веками прославляли истинные христиане. Итак, речь идет о том, – все мы смертны! – чтобы с благоговением перебрать в памяти все свои поступки и решить, нет ли в нашем прошлом чего-нибудь такого, что после нас могло бы бросить нежелательную тень на безупречный герб наших предков. Господин аббат Букмон – человек добродетельный, ему доверено в вашем лице самое большое фамильное сокровище. Соблаговолите, княгиня, перед тем как отправитесь в последний путь, поблагодарить аббата Букмона за преданность, которую он выказывает, берясь за столь трудное дело…

– Спасибо, – только и прошептала княгиня, не поворачивая головы.

– …и назначить день для беседы с ним, – с возмущением продолжала маркиза.

– Завтра, – с прежним безразличием отвечала г-жа де Ламот-Гудан.

– Идемте, господин аббат, – пригласила г-жа де Латурнель, и от злости на лице у нее выступили красные пятна. – А в ожидании, пока ее сиятельство выразит вам благодарность, которой вы заслуживаете, позвольте мне сделать это от ее имени Она знаком приказала аббату следовать за ней, коротко бросив умирающей на прощание:

– Прощайте, княгиня.

– Прощайте, – равнодушно отозвалась та.

Подвинув к себе хрустальный бокал, она опустила в него ложку золоченого серебра и принялась за варенье из лепестков розы.

<p>XIX.</p><p>Парфянская стрела</p>

Вечером того же дня, как помнят читатели, прелат-итальянец назначил у себя встречу с аббатом Букмоном.

Епископ готовился к отъезду. – Ступайте в мой кабинет, – сказал он аббату, – я вас догоню.

Аббат не стал возражать.

Монсеньор Колетти обратился к своему лакею:

– Лицо, которое я вызывал, находится в моей молельне?

– Да, ваше преосвященство, – ответил лакей – Хорошо. Кроме маркизы де Латурнель, меня ни для кого нет дома.

Слуга поклонился.

Монсеньор отправился в молельню.

Там стоял в углу худой и бледный человек; благодаря длинным волосам он был похож – и это, очевидно, ему льстило – на Базиля из «Женитьбы Фигаро» или на Пьеро.

Должно быть, наши читатели уже забыли этот персонаж, но мы в двух словах освежим их память. Это был любимчик женщины, сдававшей внаем стулья, а также один из шпионов г-на Жакаля, по прозвищу Овсюг; он чудом избежал гибели во время беспорядков на улице Сен-Дени и со славой вернулся в отчий дом на Иерусалимской улице.

Читатели, без сомнения, удивятся, встретив этого висельника в доме нашего итальянца-иезуита. Однако, если им будет угодно последовать за нами в молельню, они скоро поймут все сами.

При виде монсеньора Колетти Овсюг скрестил руки на груди.

– Ну как? – спросил итальянец, – Что-нибудь удалось найти? Говорите коротко и тихо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза