Сальватор. Том 1

Пудель свесился из окна так, что его товарищам на мгновение показалось: не рассчитав своих сил в любовном порыве, Бабилас по законам равновесия вывалится из окна и разобьется о мостовую.

Ничуть не бывало: Бабилас проводил взглядом прелестную особу до угла улицы Вьей-Эстрапад, где она исчезла, словно тень, не сообщив ему, вернется ли когда-нибудь.

– До чего хороша! – пролаял Бабилас в предвкушении несказанных наслаждений зарождающейся страсти, расцветавшей в его сердце любви.

С этой минуты Бабилас перестал жаловаться на мучительное одиночество, на которое обрекли его оскорбленные собратья, и порадовался в душе тому, что благодаря бойкоту товарищей сможет часами мечтать без помех.

Вернувшись в свою бочку, он, словно Диоген, презрел целый свет; и если мы (а как романисту нам положено понимать все языки, даже языки зверей) не передадим его собственные слова, то только потому, что боимся: читатели неверно истолкуют наши намерения и в недовольстве Бабиласа увидят горькую сатиру против общества.

Мы не станем более анализировать чувства, переполнявшие сердце нашего героя с той минуты, как он получил электрический удар, и до того времени, как уснул; скажем только несколько слов о том, как прошла ночь.

Для Бабиласа она была исполнена неведомых мучений и неслыханных наслаждений; все бесенята, что ткут пестрое полотно сновидений, танцевали свой сумасшедший танец вокруг изголовья несчастного пуделя. Он видел, как, словно в стеклышках его волшебного фонаря, который он показывал в детстве в обществе слепого, проходят тени всех собак, любивших когда-то, всех четвероногих Елен и Стратоник, пробуждавших безумные страсти. Он так крутился во сне на своем волосяном матрасе – у других собак были лишь соломенные подстилки, – что Броканта, внезапно проснувшись, решила: у него началась гидрофобия или эпилепсия, и, не вставая с постели, обратилась к нему с ласковыми словами утешения.

К счастью, в четыре часа стало светать. Если бы на дворе еще стояли долгие и темные зимние ночи, Бабилас не дотянул бы до рассвета и сдох от истощения.

XI. Любовь Бабиласа и Карамельки

С первыми солнечными лучами Бабилас выпрыгнул из своей бочки. Мы должны признать, что обыкновенно он уделял своему туалету совсем не много времени. В то утро он и вовсе о нем забыл и стремглав бросился к окну.

С рассветом к нему вернулась и надежда. Раз она прошла вчера, почему бы ей не пройти и сегодня?

Окно было прикрыто, и не без оснований: шел проливной дождь!

– Надеюсь, окно не станут открывать, – сказала борзая, задрожав от одной этой мысли, – в такую погоду хороший пес человека на улицу не выгонит!

Мы, люди, говорим: «пес»; собаки говорят: «человек». И мне кажется, правы собаки, потому что в ненастные дни я вижу на улицах больше людей, чем собак.

– Это было бы слишком! – заметил бульдог, отвечая борзой.

– Хм! – с сомнением промолвили спаниель и испанская ищейка. – Нас это ничуть не удивило бы.

Они-то чувствовали себя свободнее других: у них была густая шерсть.

– Если Бабилас потребует нынче утром открыть окно, – сказал ньюфаундленд, – я повешусь!

– Ничего странного, если его откроют, – возразил мопс, настроенный весьма скептически

– Тысяча чертей! – проворчали в один голос ньюфаундленд и бульдог. – Пусть только попробуют, и мы еще посмотрим!

Белый пудель, допускавшийся иногда сыграть с Бабиласом партию в домино и как честный игрок принимавший порой его сторону в память об их сражениях, воззвал к милосердию своих товарищей и на сей раз.

– Я слышал, как он стонал всю ночь, – взволнованно проговорил он. – Может, заболел… Не будем беспощадны к собрату:

мы же собаки, а не люди.

Его речь произвела на собравшихся приятное впечатление, и было решено повременить, тем более что по здравом размышлении они не могли помешать Бабиласу.

Вошла Броканта. Она увидела, что у ее любимца губы и уши обвисли, а вокруг глаз залегли тени.

– Что это с тобой, собачка? – спросила она елейным голосом, целуя и прижимая пуделя к груди.

Бабилас заскулил, вырвался из объятий колдуньи и подскочил к окну.

– А-а, свежий воздух!.. – догадалась Броканта. – Какой приличный песик! Он не может обойтись без свежего воздуха!

Броканта была не только колдуньей, но и очень наблюдательной особой. Она заметила, что бедняки живут в такой атмосфере, в какой аристократы задыхаются. И в этом счастье бедняков: если бы они не могли жить где живут, они бы вымерли; правда, они иногда и умирают, но доктор всегда подбирает название для унесшего их недуга, и благодаря этому греческому или латинскому слову никто не терзается угрызениями совести, даже Совет по здравоохранению.

Броканта, счастливая тем, что видит своего «приличного» песика в полном порядке, хотя она никогда не занималась его воспитанием, не заставила себя ждать и немедленно распахнула окно.

Это вызвало всеобщее недовольство среди присутствующих, которое вскоре переросло бы в ропот, если бы Броканта не сняла с гвоздя исправительную плетку и не потрясла ею над головой.

При виде бича собаки угомонились словно по волшебству.