Сальватор. Части 3, 4

— Младенец сказал «папа»! — вскричал Пьер Берто. — Господь велик! Послушаем твои предложения.

— Да, послушайте. Я испытываю смущение, потому что, как вы сами сказали, дорогой крестный, я наделал долгов.

— На то она и молодость!

— Однако мне не было бы так стыдно, если бы, делая эти безумные траты, я вместе с тем не бездельничал.

— Нельзя же все время работать!

— И я решил снова взяться за дело.

— А как же любовь?

Петрус покраснел.

— Любовь и работа могут идти рука об руку. Словом, я решил усердно потрудиться, как принято говорить.

— Хорошо, давай потрудимся. Но англичан, или, иначе говоря, кредиторов, надо чуть сбрызнуть, как говорят садовники, на то время пока мы извлечем прибыль из нашей кисти.

— Вот именно!

— Пожалуйста, — предложил капитан, протянув Петрусу свой бумажник. — Вот тебе для этого лейка, мальчик мой. Я тебе ничего не навязываю, бери сколько хочешь.

— Отлично! — сказал Петрус. — Вы становитесь благоразумным. Я вижу, мы сумеем договориться.

Петрус взял десять тысяч франков и вернул бумажник Пьеру Берто, следившему краем глаза за действиями художника.

— Десять тысяч франков! — хмыкнул капитан. — Да любой кошатник ссудил бы тебя этой суммой под шесть процентов… Кстати, почему ты мне не предлагаешь процентов?

— Дорогой крестный! Я боялся вас обидеть.

— Отнюдь нет! Я, напротив, хочу выговорить проценты.

— Пожалуйста.

— Я прибыл вчера в Париж с намерением купить дом и обставить его как можно лучше.

— Понимаю.

— Но прежде чем я найду подходящую скорлупку, пройдет не меньше недели.

— Это самое меньшее.

— На меблировку уйдет еще около недели.

— А то и две.

— Пусть будет две, не хочу с тобой спорить; итого — три недели.

— А то и больше.

— Не придирайся к мелочам, не то я заберу свое предложение назад.

— Какое предложение?

— Которое я собирался тебе сделать.

— А почему вы хотите его забрать?

— Потому что у тебя характер задиристый, а у меня упрямый: мы не уживемся.

— А вы хотели поселиться у меня? — спросил Петрус.

— Знаешь, я со вчерашнего дня живу в гостинице «Гавр» и уже сыт ею выше головы, — промолвил капитан. — Я собирался тебе сказать: «Петрус, дорогой мой крестник, милый мальчик, не найдется ли у тебя комнаты, каморки, мансарды, какого-нибудь закуточка, где я мог бы подвесить свою койку? Можешь сделать это для бедного капитана Берто Монтобана?»

— Как?! — вскричал Петрус, приходя в восторг от того, что может хоть чем-нибудь быть полезен человеку, с такой простотой предоставившему свой кошелек в его распоряжение.

— Разумеется, если это тебя стеснит хоть в малейшей степени… — продолжал капитан, — ты только скажи!

— Как, черт побери, вы могли такое подумать?

— Видишь ли, со мной можно не церемониться: отвечай откровенно, положа руку на сердце. Да или нет?

— Положа руку на сердце, откровенно говорю вам, дорогой крестный: ничто не может мне доставить большего удовольствия, чем ваше предложение. Только вот…

— Что?

— В те дни, когда у меня будет модель… когда у меня сеанс…

— Понял… понял… Свобода! Libertas![4]

— Теперь вы заговорили на арабском.

— Я говорю по-арабски?! Видно, сам того не зная, как господин Журден говорил прозой.

— Ну вот, теперь вы цитируете Мольера. По правде говоря, дорогой крестный, вы иногда пугаете меня своей начитанностью. Уж не подменили ли вас в Колумбии? Впрочем, вернемся, если угодно, к вашему желанию.

— Да, к моему желанию, горячему желанию. Я не привык к одиночеству; вокруг меня всегда крутилась дюжина жизнерадостных шустрых парней, и меня вовсе не прельщает перспектива умереть от тоски в твоей гостинице «Гавр». Я люблю общество, особенно молодежь. Должно быть, ты здесь принимаешь людей искусства, науки. Я обожаю ученых и людей искусства: первых — за то, что я их не понимаю, вторых — потому что понимаю. Видишь ли, крестник, если только моряк не круглый дурак, он знает обо всем понемногу. Он изучал астрономию по Большой Медведице и Полярной звезде, музыку — по свисту ветра в снастях, живопись — по заходам солнца. Итак, мы поговорим об астрономии, музыке, живописи, и ты увидишь, что в этих достаточно разных областях я разбираюсь не хуже тех, кто избрал их своей профессией! О, не беспокойся, тебе не придется слишком за меня краснеть, если не считать случайно вырвавшихся морских выражений. Ну, а уж если я чересчур сильно разойдусь, ты поднимешь сигнальный флаг, и я закрою рот на замок.

— Да что вы такое говорите?!

— Правду. Ну, отвечай в последний раз: тебе подходит мое предложение?

— Я с радостью его принимаю.

— Браво! Я самый счастливый из смертных!.. А когда тебе будет нужно побыть одному, когда придут хорошенькие модели или великосветские дамы, я поверну на другой галс.

— Договорились.

— Ну и хорошо!

Капитан вынул часы.

— Ого! Уже половина седьмого! — заметил он.

— Да, — подтвердил Петрус.

— Где ты обычно ужинаешь, мой мальчик?

— Да где придется.

— Ты прав. Умирать с голоду нигде не нужно. В Пале-Рояле кормят по-прежнему прилично?

— Как в любом ресторане… вы же знаете.

— Вефур, Вери, «Провансальские братья» — это все и теперь существует?

— Еще как!

— Идем ужинать!

— Вы меня приглашаете поужинать?