Сальватор. Части 1, 2

— Ничуть не сомневаюсь, княжна, — отозвался старик, из любезности продолжая называть графиню Рапт так же, как до замужества; отвечая Регине, что не сомневается в ее благодарности, старик не сводил глаз с племянника.

— Ну что же, — спохватился он, вновь обратившись к г-же де Маранд, — вам осталось, сударыня, лишь оказать мне честь представить меня вашей подруге как самого преданного ее слугу.

— Это будет несложно, генерал: она уже здесь.

— Неужели?

— В моей спальне. Я решила избавить ее от скучной обязанности: согласитесь, что неинтересно для молодой женщины проходить через эти бесконечные гостиные, где каждый раз будут докладывать о ней. Вот почему мы здесь собрались в тесном кругу; вот почему на некоторых из моих приглашений стояло: «десять часов», а на других: «полночь». Я хотела, чтобы Кармелита оказалась в окружении избранных и снисходительных друзей.

— Благодарю вас, сударыня, — заговорил Лоредан, воспользовавшись удобным предлогом, чтобы принять участие в разговоре. — Спасибо за то, что вы включили меня в число избранных. Однако я обижен: неужели вы считаете, что я настолько мало значу, если вы не пожелали поручить свою подругу моим заботам?

— Знакомство с вами, господин граф, может скомпрометировать очаровательную двадцатилетнюю девушку, — возразила г-жа де Маранд. — Кстати, Кармелита хороша собой, и одно это будет для вас достаточной рекомендацией.

— Время выбрано неудачно, сударыня. Смею вас уверить, что в настоящую минуту лишь одна красавица имеет право…

— Прошу прощения, сударь, — прервал графа кто-то негромко и очень вежливо, — мне нужно сказать два слова госпоже де Маранд.

Лоредан, нахмурившись, обернулся, однако, узнав хозяина дома, с улыбкой протягивавшего к супруге руку, мгновенно стушевался.

— Вы хотели что-то мне сказать, сударь? — спросила г-жа де Маранд, нежно пожимая руку мужа. — Я вас слушаю!

Обернувшись к графу Эрбелю, она прибавила:

— Вы позволите, генерал?

— Счастливец, кто имеет такое право!.. — произнес в ответ граф Эрбель.

— Что ж вы хотите, генерал! — рассмеялась г-жа де Маранд. — Это право сеньора!

И она неслышно покинула кружок, опираясь на руку мужа.

— Я к вашим услугам, сударь.

— По правде говоря, не знаю с чего начать… Видите ли, я совершенно забыл об одном деле, но, к счастью, только что чудом о нем вспомнил.

— Говорите же!

— Господин Томпсон, мой американский корреспондент, рекомендовал мне молодого человека и его юную супругу из Луизианы, у них ко мне аккредитив… Я приказал передать им приглашение к вам на вечер, а сам запамятовал, как их зовут.

— Так что же?

— Надеюсь, что вы с вашей проницательностью распознаете среди приглашенных эту иноземную пару и со свойственной вам любезностью примете тех, кого рекомендовал мне господин Томпсон. Вот, сударыня, что я хотел вам сказать.

— Положитесь на меня, сударь, — с милой улыбкой отозвалась г-жа де Маранд.

— Благодарю вас… Позвольте выразить вам свое восхищение. Вы всегда неотразимы, сударыня, а сегодня вечером вы поистине великолепны!

Галантно приложившись к руке супруги, г-н де Маранд подвел Лидию к двери в спальню. Она приподняла портьеру со словами:

— Ты готова, Кармелита?

XV ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

В ту минуту как г-жа де Маранд вошла в спальню, спрашивая: «Ты готова, Кармелита?» — и уронила за собой портьеру, в дверях гостиной лакей объявил:

— Монсеньер Колетти.

Воспользуемся несколькими мгновениями, пока Кармелита отвечает подруге, и бросим взгляд на его высокопреосвященство Колетти, входящего в гостиную.

Читатели, вероятно, помнят имя этого святого человека, прозвучавшее однажды из уст маркизы де Латурнель.

Дело в том, что монсеньер был исповедником маркизы.

Его высокопреосвященство Колетти был в 1827 году не только в милости, но и пользовался известностью, да не просто пользовался известностью, а считался модным священником. Его недавние проповеди во время поста принесли ему славу великого прорицателя, и никому, как бы мало ни был набожен человек, не приходило в голову оспаривать ее у г-на Колетти. Исключение, пожалуй, представлял собой Жан Робер; он был поэт прежде всего и, имея на все особый взгляд, не переставал удивляться, что священники, располагавшие столь великолепным текстом, как Евангелие, как правило, отнюдь не блистали вдохновением и красноречием. Ему случалось завоевывать — и с успехом! — в сто раз более непокорных слушателей, чем те, что приходили на церковные проповеди, чтобы укреплять свой дух, и ему казалось, что, доведись ему подняться на кафедру священника, он нашел бы гораздо более убедительные, более гремящие слова, чем все приторные и скучные речи этих светских прелатов, одну из которых он нечаянно услышал, проходя как-то мимо. Тогда-то он и пожалел, что не стал священником: вместо кафедры у него теперь в распоряжении был театр, а вместо слушателей-христиан — неподготовленная аудитория.