Салтыков-Щедрин

Куда более элегантно, сохраняя видимость независимости и самостоятельности, совершил поворот на новый курс другой «либеральный» издатель — Катков. Вслед за Чичериным он все чаще стал заводить речь о том, что «в наше время нужно несравненно более мужества, чтобы противодействовать увлечениям общественного мнения, чем потворствовать ему…», а в июне 1862 года открыл злобную кампанию против Герцена и его единомышленников. В истерически-кликушеском тоне он писал, что «несколько господ, которым нечего делать, несколько человек, неспособных контролировать свои собственные мысли, считают себя вправе распоряжаться судьбами народа с тысячелетнею историей».

«Бедный тысячелетний народ, за что тебе такое унижение?» — возглашал он, становясь в позу защитника народных интересов.

В разных направлениях работала мысль людей, которые были в действительности озабочены судьбой миллионов русских тружеников.

Салтыков с Унковским и Европеусом пытаются осуществить издание нового журнала «Русская правда», целью которого считают «утверждение в народе деятельной веры в его нравственное достоинство и деятельного же сознания естественно проистекающих отсюда прав».

Пусть народ, рассуждают они, встанет на ноги, соберется с силами, избавится от наиболее неблагоприятных условий, мешающих ему сегодня, а уже потом задумывается об отдаленных идеалах общественного устройства.

Этому мешает, по их мнению, не столько противодействие «лагеря стариков», сколько «недостаток единодушия и полное отсутствие дисциплины в различных оттенках партий прогресса, образовавшихся в последнее время в русской литературе и русском обществе».

«Русскую правду» хотят издавать в Москве, где живет Унковский, которому министр внутренних дел запретил вести крестьянские дела в суде как чересчур страстному «мужицкому адвокату». Удобно это и Салтыкову: он только что купил под Москвой имение Витенево.

Внимательно перечитывает Чернышевский проект программы журнала, присланный ему Салтыковым с просьбой высказать свои замечания и посильно сотрудничать в «Русской правде». После смерти Добролюбова Николай Гаврилович особенно нуждается в союзниках; Некрасов прошлой осенью, вернувшись с охоты, уныло сказал: «Ничего, батенька, в деревне не будет, и не ждите», — и захандрил; зато молодые сотрудники «Современника» публицист Г. З. Елисеев и критик М. А. Антонович таинственно перешептываются и носятся с фантастическими планами:

— Николай Гаврилович имеет влияние на студентов, пусть найдутся из них триста охотников, нападут на Гатчину, захватят наследника и, имея его заложником, потребуют от царя конституции.

Николай Гаврилович невесело посмеивался в ответ на приставания заговорщиков. А прочитав прокламацию, которую выпустил от лица «Молодой России» московский кружок Заичневского, уже не на шутку рассердился.

Превосходно! Значит, существует Центральный революционный комитет, видать, располагающий огромными силами, раз он грозит всем, кто не присоединится к революции, что они будут рассматриваться как враги и «всеми способами» истребляться! Отлично! Самый распрекрасный способ действий — мистификация, преувеличиванье своих сил, да еще запугивание, угрозы вместо убеждения. Как соскучилась по нему Россия! Да такими аргументами можно лишь оттолкнуть колеблющееся общество! Тут каждый шаг обдумываешь, а являются люди — причем, наверное, хорошие, восторженные люди, из тех, кто бестрепетно всходит на эшафот, — и с самыми лучшими намерениями компрометируют дело.

Вот Салтыков осторожен, это действительно. Но что за этой осторожностью? А вдруг это начало попятного движения? Вот уж и «отдаленные идеалы» отступают на второй план. У Антоновича все просто; он сразу выпалит: ренегатство! Это, конечно, тоже не довод. Авторы письма не без основания указывают на вынужденную «скромность» своей программы:

«Мы имеем полный повод думать, что время, в которое мы живем, как нельзя более благоприятно для осуществления тех скромных целей, которые мы себе предположили» — то есть неблагоприятно для иных…

В свое время Николай Гаврилович подумывал о тактическом союзе со всеми противниками крепостничества: приветствовал «Русскую беседу» и успехи «Русского вестника», изъявлял удовлетворение, что журнал «Библиотека для чтения» перешел в руки Дружинина, хотя тот был яростным противником литературных взглядов Чернышевского.

«…спор возможен только об отвлеченных и потому туманных вопросах, — писал он тогда. — Как скоро речь переносится на твердую почву действительности… коренному разногласию нет места… все хотят одного и того же».

Это, конечно, похоже на программу «Русской правды», но ведь с тех пор, как он написал эти слова, прошло без малого шесть лет и глубокие трещины раскололи предполагавшийся союз.